Николай Бердяев

Национализм для Николая Бердяева был не только аморален, но глуп и смешон. Он сравнивал его с индивидуальным эгоцентризмом, противопоставляя ему органический универсализм, за который всегда радел. Последний Бердяев считал соединимым с патриотизмом и народностью. На фоне катастрофы, надвигавшейся на Европу, любовь философа к России и вера в великую «универсалистическую» миссию русского народа только усиливалась. Бердяеву не нравились любые слова, начинавшиеся с «интер», но из-за возмущения национализмом, грозившим гибелью Европе, он готов был даже защищать интернационализм, который считал отвлеченным и неконкретным, отрицающим индивидуализм. Русский национализм для Бердяева был особенно неприемлем. Он был не националистом, но русским патриотом. Остро отрицательную реакцию у мыслителя вызывал антисемитизм.

Меж тем в 1925 году в Париж переехал журнал «Путь», орган русской религиозной мысли. В следующем году Бердяев стал его редактором. Он был терпимым редактором, нередко печатал статьи, с которыми был не согласен. Естественно, что и сам Николай Александрович писал для журнала, в «Пути» было опубликовано 87 его статей. Среди них статьи, направленные против Карловацкого епископата и разрыва с Московской церковью («Вопль русской церкви», опубликована 13 сентября 1927 года в газете «Последние новости»), против осуждения митрополитом Сергием учения о Софии отца С. Булгакова, обвиненного в ереси («Дух великого инквизитора», опубликована в 1935 г. в журнале «Путь»), против Богословского Института в связи с историей с Г. П. Федотовым, которого хотели удалить из института за статьи в «Новой России», где он, произведя анализ ситуации, сложившейся в СССР, высказался о возможности перерождения советской власти в демократическом направлении («Существует ли в православии свобода мысли и совести?», опубликована в 1940 г. в журнале «Путь»). Помимо этого, Бердяев печатался в газетах «Дни», «Русские новости»; журналах «Современные записки», «Новый Град», «Вестник РСХД», «Русские записки», «Новая Россия» и др. Особенно выделял статью в защиту русской церкви в «Последних новостях». Бердяев был редактором издательства YMCA-Press, где вышли его многие книги. Это издательство оказало большую поддержку русским писателям в эмиграции. Не забывал Николай Бердяев и о своей роли «объединителя» философских сил. У него на дому регулярно проходили собрания и диспуты. Помог ему в этом Жак Маритен – французский философ и теолог. Бердяев познакомился с ним в 1925 году в Париже через вдову Леона Блуа, который был крестным отцом Маритена. Бердяевы очень интересовались работами Леона Блуа. Николай Александрович еще в России написал о нем статью. Лидия отправила мадам Блуа письмо, благодаря которому и состоялась их встреча. Бердяев был знаком с работами Маритена и считал его главным представителем томизма во Франции. Они не сходились во взглядах, но это не мешало их дружеским отношениям. Помимо прочего, Маритен был мистиком, и разговоры с ним на духовные темы увлекали Бердяева. Николай Александрович предложил устроить собеседования не столько на теософские темы, сколько мистические, связанные с духовной жизнью, – так называемый «Кружок интерконфессиональных исследований». Маритен заинтересовался предложением Бердяева и взялся помочь подобрать французскую аудиторию, поставив единственное условие – не приглашать протестантов.

Беседы, посвященные изучению мистики, вызвали большой интерес. На этих собраниях у Бердяева бывали Шарль Дю Бос и Габриэль Марсель. Приходил Масеиньен, специалист по мусульманской мистике, и Жильсон, знаток средневековой философии. С русской стороны бывали С. Булгаков, Г. Федотов, Г. Флоровский и др. Беседы проходили в дружеской обстановке, несмотря на разногласия. Постоянно бывали на этих собраниях известные представители французского католичества того времени. Бердяев с теплотой вспоминал о собраниях «Кружка интерконфессиональных исследований» и сожалел, что они прекратились.

С 1928 года в доме у Бердяева по воскресеньям устраиваются встречи, как в московские времена. Часто бывали Л. Шестов, К. Мочульский, Г. Федотов, отец Д. Клепинин, И. Бунаков-Фондаминский, мать Мария (Скобцова), Пьер Паскаль. Гости усаживались вокруг большого стола, уставленного пирогами, испеченными накануне Евгенией Рапп. В разговоре Бердяев задавал вопросы, направляя беседу, начавшуюся за чаем, к более серьезной теме. Забыта московская Академия, никто уж не ведет протокол заседаний, и все же Бердяев был душой дискуссий. Умело вставленные остроты, неожиданные повороты мысли, необычные обобщения, категорические выводы – все это делало обсуждение настоящим интеллектуальным приключением. Бердяев не сдерживал эмоций, даже его вспышки гнева придавали еще больше искренности общению. Особенно увлекали слушателей словесные поединки Бердяева с Шестовым. По вечерам Лидия, потом Евгения читали вслух русскую литературу, греческую трагедию, Шекспира, Сервантеса, Гете, Диккенса, Бальзака, Стендаля, Пруста.

* * *