Николай Чернов. Сестра моя Оля

В конце сороковых Оля познакомилась с Борисом Фоминым, автором знаменитой песни «Дорогой длинною, да ночкой лунною…». Он был известным тогда композитором, наверное, как сейчас Игорь Крутой. Воронец чуть за двадцать, Фомину под пятьдесят. Были ли между ними романтические отношения – история умалчивает. Но он точно помогал сестре советами. К примеру, она поначалу хотела выступать с цыганскими романсами. Фомин отговорил, сказал: «С таким репертуаром будешь всю жизнь мотаться по клубам-ресторанам, а вот на большую сцену не пробьешься». Оля взялась за песни советских композиторов, а затем открыла для себя и народный жанр.

В 1956 году на Международном фестивале во Франции сестра произвела такое впечатление исполнением песни «Калинка», что в парижских газетах ее назвали Олей-Калинкой, так это имя к ней и пристало. Воронец была певицей большого диапазона, могла исполнять что угодно – хоть эстраду, хоть классику, хоть фольклор. Близкая подруга, солистка квартета «Улыбка» Элла Ольховская, с восторгом вспоминала, как они с Олей приезжали в Грузию, оттуда родом был Эллин муж: «Оказалось, наша Калинка знает и застольные грузинские песни! Грузины от изумления языками цокали: «Вах, какой голос! Какая женщина! Царица!»

Свой счастливый билет сестра вытянула в шестидесятые, отправившись в составе артистов Мосэстрады в какой-то небольшой городок выступать на местном празднике. Неожиданно в разгар концерта нагрянула делегация от Министерства культуры, в составе которой оказался кто-то из руководителей Центрального телевидения. Оле потом один из очевидцев рассказал, как замминистра заметил теленачальнику: «Вот ты все жалуешься, что некого показывать, смотри, красивая женщина, хорошо поет – готовая артистка, бери да снимай». Не успела сестра вернуться в Москву – звонок, приглашают выступить в музыкальной программе. В советские времена, если по телевизору артиста показали, он в один миг становился знаменитостью.

Семья Олей, что и говорить, гордилась. Мы бывали на концертах с отцом – он сидел и млел: его дочь, кровиночка родная выступает. И шевелил губами, подпевая. А сестра не кичилась своей известностью, не было в ней ни грамма зазнайства. Волевая – бесспорно. Но гордыни – «я великая певица» – близко не наблюдалось.

Воронец была хлебосольной, ее дом – всегда открыт. Готовить, правда, не любила. Суп, кашу – это еще могла. А если более сложные блюда – салаты, пироги или на стол накрыть, – созывались близкие подруги: Элла, Наталья Прохорчук, Алла Азарина, Ирина Бржевская.

Дружила Оля с Магомаевым, Синявской, Руслановой, Шульженко. Ольга рассказывала: как-то из Смоленска приехала ее мать Катя. Сидят, чай пьют. Вдруг звонок. Сестра берет трубку: «Лидия Андреевна? Я дома, конечно, заезжайте». Минут через пятнадцать является самолично легенда сцены. Катя всплеснула руками: «Живую Русланову увидела, теперь и помирать можно!» Смеялись над этой непосредственной реакцией и Оля, и Лидия Андреевна, и сама Екатерина Николаевна.