Николай Чудотворец: Полная история жизни, чудес и святости

Кто из православных не знаком с обычным изображением Чудотворца Николая, архиепископа Мирликийского? В каком православном доме не имеется его иконы? Своеобразные выразительные черты старца-Святителя с детства так врезались в память каждого из нас, что мы во множестве самых разнообразных икон всегда легко различим икону великого Угодника Божия. Мы не можем себе представить Святителя иначе, как в виде седовласого старца с большим, широким и высоким лбом, если Святитель не в митре, с сурово очерченными, но милостивыми во взоре глазами, с тонким длинным носом, небольшим ртом, небольшой круглой, совершенно или немного раздвоенной на конце курчеватой бородой, с сухим вообще и даже морщинистым лицом, с волосами короткими, курчеватыми (или «кучеватыми»), только по сторонам лба – у висков и ушей, и небольшой прядью волос над самой верхней частью лба, отчего голова Угодника становится еще круглее, и верхняя часть лица со лбом и глазами еще более в ширину выдается над остальной частью его, составляя больше, чем две трети лица Святителя. Общее выражение Угодника при этом – суровость, строгость и вместе доброта и милосердие в замечательно чудном соединении вдвойне усиливают привлекательность его лица, напоминая о Чудотворце, как о правиле веры и воздержания учителе и, вместе с тем, как об образе кротости. По обыкновению, при взгляде на таковую икону Угодника мы держимся мнения, что видим пред собою настоящий образ Святителя, изображение его таковым, каков он был действительно. При этом мы почти не рассуждаем и даже совсем не думаем о том, насколько основательно это наше мнение. Да это для взирающего на иконы и не представляет первостепенной важности: икона только средство сосредоточить внешние чувства его на мысли о священном лице, заставить их служить духу; главное же здесь духовное возношение к первообразу, духовное единение с ним. Нужно однако заметить, что и в общем – о всей христианской иконографии, и в частности – в данном случае – относительно изображения Святителя, эта уверенность христианского народа в соответствии наших икон подлинному, настоящему виду священных лиц вполне основательна, и иконы Святителя Николая, равно как и других многих святых угодников Божиих, можно думать, сохранили до нас путем исторического предания память о внешнем виде их очень близко к действительности, настолько близко, что некоторые из них можно даже назвать портретами. За это говорит уже общий характер нашей православной иконографии. «Уже очень рано, – по словам Ф. И. Буслаева, – в христианском искусстве утвердилось начало правдоподобия, т. е. правило изображать священные лица не по догадкам, а по внешнему телесному подобию». Это положение авторитетного историка-археолога о всем христианском искусстве находит затем у него же особое приложение в отношении к православной иконографии и, нельзя не признаться в этом, определяет с истинностью, не подлежащей никакому сомнению, основную черту и стремления ее. Но спрашивается, на чем в свою очередь основывается это отличительное свойство православной иконографии, если не на подобии первообразу, подобии первого изображения действительному виду лица, так или иначе увековеченному историей? Не наше дело доказывать истинность этого положения о всех иконных лицах вообще, но за справедливость его по отношению к изображению Святителя Николая говорят нам следующие основания.

Во-первых, весьма вероятно, что происхождение иконописного лика Чудотворца почти современно или очень близко ко времени его жизни. Святитель окончил свое существование в середине IV века, после окончательного торжества христианства над язычеством, когда христиане могли уже свободно строить свои храмы и украшать их священными изображениями, когда вместе с этим и христианское искусство живописи и ваяния довольно развилось, были выработаны некоторые иконографические типы и, по примеру этих типов, начало входить в обыкновение украшать храмы изображениями и других святых, славных в Церкви. В силу указанного начала правдоподобия в искусстве и свободы исповедания веры, при украшении храмов новыми священными изображениями Церковь могла уже свободно пользоваться не одними идеальными типами и символами – они были бы излишни и не могли соперничать рядом с свежей памятью о действительном, – а настоящими, портретными изображениями, свежо хранившимися в памяти потомства почивших. Таким образом, уже в IV веке не было никаких препятствий к появлению подлинного изображения Святителя. В крайнем же случае, оно появилось в V веке или в начале VI века, когда Церковью уже чтилась память его и было известно житие его не только в местной церкви, но и во всем Константинопольском патриархате. И это время столь недалекое от годов жизни Угодника, что в предании мог сохраниться образ его еще во всей живости для иконографии. Древнейшее прямое свидетельство об этом мы находим в Актах VII Вселенского Второго Никейского собора. <…>.