Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 1

Он все еще внутренне хорохорился и, видимо, ожидал, что товарищи с ним заговорят. Но все молчали, замолчал и он. Через каждые несколько шагов он поворачивал голову и глядел назад.

Лунин нес свой чемодан и ни с кем не заговаривал. Он понимал, что все они думают о погибшем. Один только Серов искоса поглядывал на него.

— Извините, товарищ майор, — спросил он наконец, — вы тот известный летчик Лунин?

Лунин никогда не считал себя известным и решил, что Серов принял его за кого-то другого. Серов смутился, но все-таки неуверенным голосом назвал один перелет, еще конца двадцатых годов, и спросил, не участвовал ли в нем Лунин, Лунин подтвердил, что участвовал.

— Ну, вот видите, я же сказал, что это вы! — воскликнул Серов обрадованно. — Никакого другого Лунина нет. Я многих ваших учеников встречал. Вы тот самый известный Лунин.

Возле столовой их обогнал Рассохин. Он очень спешил. Но, поравнявшись с Луниным, спросил:

— Вы вологодский, майор?

— Вологодский.

— Я сразу узнал. С первого слова. И я вологодский. Земляки.

— Я тоже сразу узнал, — сказал Лунин.

Рассохин опять улыбнулся, прибавил шагу и убежал от них. Он, видимо, хотел смягчить резкость, с которой встретил Лунина. Но глаза его по-прежнему были насмешливы.

Столовую они называли по-морскому — камбуз. Этот камбуз находился в маленькой дачке с кривыми, белевшими во тьме березками перед верандой. Внутри окна были затемнены синей бумагой, горела керосиновая лампа, освещая два небольших стола, стоявших в виде буквы Т. Накрыто было на шесть человек. Байсеитов, Чепелкин и Серов уверенно сели на свои места — в самом конце.

— Хильда! — крикнул Чепелкин. — Поскорей!

Лунин заколебался, не зная, какое из свободных мест можно занять. Серов указал ему стул между собой и Байсеитовым. Хильда, девушка-эстонка, маленькая, с беленьким милым личиком, внесла поднос с тарелками. Полк первые месяцы войны провел в Эстонии и вывез ее оттуда.

Она остановилась в дверях, смотря на Лунина, сидевшего между Байсеитовым и Серовым. В глазах ее был ужас.

— Лейтенанта Никритина не будет? — спросила она.

Серов отвернулся.

— Не будет, — ответил Чепелкин угрюмо.

Слезы побежали у нее по лицу, и она не могла их вытереть, потому что руки ее были заняты. Она поставила поднос на край стола, закрыла лицо фартуком и убежала на кухню. Но через минуту она вернулась, умытая, спокойная, и поставила перед каждым тарелку мяса с рисом.

Ели молча все, кроме Байсеитова, который, ни к кому в отдельности не обращаясь, все пытался завести разговор.

— Ничего нет лучше вольной охоты! — говорил он, блестя глазами. — На охоте сам себе господин. Почему нас теперь не пускают на охоту? Эх, поохотился я на немцев в Эстонии! Немецкие мотоциклисты едут цепочкой по дороге из Пярну в Таллин. Я выскакиваю из-за леса, пикирую, бью по передним. Передние валятся, загораживают дорогу, задние налетают на передних, валятся тоже. Каша! Я бью прямо в кашу!..

Он захохотал, потом обернулся и посмотрел, нет ли кого-нибудь у него за спиной. Все молчали, и он продолжал:

— Легковые машины! Люблю гоняться за легковыми машинами. В легковой машине едет какой-нибудь начальник. Гоняешься за ней, бьешь в нее — она вся как решето. Переворачивается вверх колесами. Хорошая охота!

Он опять захохотал, опять посмотрел через плечо. Никто не сказал ни слова. Он встал, оставив почти все в тарелке, надел шлем и вышел. В дверях он столкнулся с Кабанковым. Они молча пропустили друг друга. Кабанков сел на свое место — рядом с пустым стулом Рассохина. Он был так мал ростом, что ноги его не доставали до пола.

— Хильда! — крикнул он. — Давай, пожалуйста!

Он подогнул под себя правую ногу и сел на нее. Сидя на ноге, он казался выше. Хильда принесла ему тарелку с мясом и взяла тарелку Байсеитова.

— Байсеитов ничего не ел? — спросил Кабанков, торопливо глотая.

— Ничего, — ответил Чепелкин. — Он нам рассказывал, как он любит вольную охоту.

— Вольную охоту всякий любит, — сказал Кабанков.

— Он сбил «юнкерс», — мягко сказал Серов. — Я сам видел, и посты подтвердили. Он погнался за ним, догнал и сбил возле Ораниенбаума. «Юнкерс» шлепнулся в воду как раз против пирса.

— Я не сомневаюсь, что он сбил «юнкерс»! — сказал Кабанков сердито. — Да разве так надо сбивать? Нет, не так. Надо так сбивать, чтобы при этом не погиб твой товарищ, который к тому же лучше тебя…

— Это верно, — подтвердил Чепелкин.

— Нет, ты подумай! — продолжал Кабанков, обращаясь к Чепелкину. — Мы с июня сбиваем «юнкерсы». Вся Прибалтика, от Восточной Пруссии до самого Ленинграда, усыпана обломками «юнкерсов». Если бы мы за каждый сбитый «юнкерс» платили жизнью товарища, так нас всех давным-давно и в помине не было бы.

Они замолчали, и слышно было только, как вилки стучат по тарелкам. Лунин понимал, что все они думают о Байсеитове.

— А ты заметил, как он оглядывался? — спросил Кабанков, взглянув на Серова.

Серов кивнул.

— Он даже за едой оглядывался, — сказал Чепелкин.

— Мы-то с тобой знаем, что это значит, — продолжал Кабанков, обращаясь к Серову. — Помнишь Кулешова?

Серов опять кивнул.

— А что это значит? — спросил Лунин.