Николай Эрнестович Бауман

Мало того, Эллис просит предоставить ему, как коменданту крепости, право «не разрешать свиданий с Бауманом ввиду его неодобрительного поведения».

«Неодобрительное поведение» Баумана особенно сильно проявилось при его допросах в крепости жандармами и прокуратурой Петербургского окружного суда. Жандармы надеялись сломить упорство и волю своего узника.

Но расчеты жандармерии и царской прокуратуры провалились целиком. Длительное одиночное заключение в жутких казематах Петропавловской крепости несколько надломило физические силы Баумана, но тюрьма еще более закалила его дух. Несмотря на все ухищрения следователя и прокурора, им так и не удалось вынудить у него нужного им признания. Член «Союза борьбы» и в условиях крепостного одиночного заключения оставался непреклонен и непоколебим.

Допросы вели опытные в своем деле подполковник жандармского корпуса Ковалевский и товарищ прокурора Петербургского окружного суда Утин.

В архиве фонда департамента полиции (VII делопроизводство, д. № 96, т. III, 1897 год, «Союз борьбы за освобождение рабочего класса») находится следующий красноречивый документ:

«Зовут меня Николай Эрнестович Бауман. На предложенные мне вопросы отвечаю. В квартире Марии Сущинской мне случалось бывать, случалось встречать у нее и ее братьев Петра и Владимира, но такого случая, чтобы во время моих посещений ее квартиры я видел там какие-либо нелегальные листки или брошюры, не было. Вообще у меня в руках никаких нелегальных изданий никогда не бывало. Никаких добавлений или разъяснений к своим прежним показаниям я не могу сделать».

Придравшись к случаю, в виде наказания за новую попытку перестукиваться с соседом по одиночке комендант вновь перевел Баумана в карцер. Тюремные власти надеялись, что ужасные условия карцерного режима сломят волю и энергию заключенного и вынудят его дать хоть сколько-нибудь «пространные показания».

Стояло «отзимье» (как метко называют в народе переход от зимы к весне), когда в сырых и холодных могилах-одиночках крепости особенно тяжело и мрачно, а в неотапливаемом каземате — узкой и крошечной каморке, совершенно лишенной света, просто невыносимо… Каземат был построен с чисто инквизиторской целью: у заключенного от холода буквально не попадал зуб на зуб; каменный пол (никакой подстилки, не говоря уже о кровати, в каземате не полагалось) леденил узника, и в то же время заключенный слышал, как рядом, в коридоре, усиленно топили печь, которая должна была обогревать каземат. Но дело в том, что печь была устроена так хитроумно, что нагревалась лишь с самого верху, у потолка. Узник тщетно ждал, когда же хоть немного станет теплее в его каменном гробу-каземате. Жандармы и надзиратели заявляли, что каземат — одно из средств «дошкурить» узника, то-есть добиться от него нужных показаний.

Но Бауман стоически вынес и это испытание. Не добившись никаких признаков «покорности», комендант перевел Баумана вновь в его одиночную камеру, и жандармы с представителями прокуратуры решили вновь взяться за допросы.

4(16) апреля 1897 года тот же товарищ прокурора Утин и отдельного корпуса жандармов подполковник Кузубов допрашивали Баумана, стараясь во что бы то ни стало выведать хоть какие-нибудь сведения о деятельности «Союза борьбы за освобождение рабочего класса».

Однако Николай Эрнестович категорически отказался расширить круг сведений жандармов и прокуратуры. Он заявил: «Я не признаю себя виновным в принадлежности к какому бы то ни было преступному сообществу, и о том, что в Петербурге существует преступное сообщество, носящее название «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», я в первый раз услышал сегодня на допросе. Ни с кем из рабочих петербургских фабрик и заводов я не знаком и в том числе с рабочими фабрики Штиглица Осиповым, Царевым и Пилипецом. Среди рабочих себя Иваном Макаровичем не называл, со студентом С.-Петербургского технологического института Александром Спицыным не знаком, и он меня с рабочим Осиповым нигде не знакомил».

Категорически отказался Бауман также и от каких бы то ни было показаний относительно своих встреч с рабочими в трактирах, на квартирах Дементьева и Царева.

Выведенные из себя этой стойкостью узника помощник прокурора Утин и жандармы недвусмысленно пригрозили Бауману новыми «осложнениями и отягощениями» крепостного режима: карцером, лишением прогулок и т. п.

— Помните, что вы наш пленник! — закричал подполковник Кузубов.

— А пленные своим врагам не помогают! — твердо ответил Бауман.

В крайне раздраженном тоне Кузубов заявил, что допрос окончен и «арестованный может отправляться на свое место».

Вновь потянулись долгие, томительные дни, недели и месяцы…

Лишь однажды, на очень короткий срок — всего на несколько минут — удалось Бауману поговорить перестукиванием с В. Г. Сущинским. Произошло это благодаря случайной оплошности надзирателей, за которую их потом нещадно разнес комендант крепости.