Николай Эрнестович Бауман

Однако в дело вмешалась, не имея на то никаких юридических оснований, прокуратура. Прокурор решил освободить всех заключенных, кроме Баумана. Чтобы замаскировать свое участие в этом, прокурор сообщил защите, что Баумана задерживают в тюрьме по требованию охранного отделения. Конечно, именно охранное отделение было крайне заинтересовано в возможно более долгом оставлении Баумана в тюрьме. Стараясь оттянуть освобождение Баумана, прокуратура ссылалась на охранное отделение, а оно запрашивало департамент полиции.

Департамент не торопился с ответом. Как показывает секретная переписка департамента полиции с иркутским генерал-губернатором, петербургские жандармы задумали было сослать Баумана в Енисейскую губернию. И пока шла переписка между судебными органами Москвы и департаментом полиции Петербурга, Баумана продолжали держать в Таганской тюрьме. Его жену и всех арестованных в связи с его делом уже освободили. Лишь главного организатора подпольных типографий охранка держала весьма крепко.

Эта неизвестность, конечно, была крайне тяжела. Защитник вспоминает слова Николая Эрнестовича. «Пока мы сидели все вместе, а, главное, пока свобода мне представлялась чем-то далеким и недоступным, я чувствовал себя совершенно спокойным. Но когда уже состоялось определение о моем освобождении, я стал считать себя уже на свободе. Я думал, что зайду в свою камеру только на минуту, чтобы взять свои вещи. И опять быть запертым на неопределенный срок — это очень тяжело»{«Н. Э. Бауман (по воспоминаниям его защитника)». «Былое», 1926, № 1, стр. 125–126.}.

Департамент полиции, игнорируя решение судебной палаты, телеграфировал в тюрьму о «задерживании Баумана в порядке охраны». Жена Баумана поехала хлопотать в Петербург — в департамент полиции и в министерство юстиции. Вскоре она вернулась из Петербурга: ее заверили, что «Бауман будет вскоре освобожден», как только выяснятся «некоторые дополнительные обстоятельства».

«Но, — пишет защитник, — департамент полиции, быстрый на аресты, не особенно торопился исполнить свое обещание относительно освобождения Баумана, я не знаю вообще, был бы освобожден Бауман, если бы не события, страшные для правительства, которые уже не назревали, а властно чертили «на стене» «грозные буквы»{«Н. Э. Бауман (по воспоминаниям его защитника)». «Былое», 1926, № 1, стр. 125–126.}.

Осенью 1905 года вся Россия оказалась охваченной массовым движением рабочих и крестьян. С каждым годом в городах росли стачки, в деревнях развивалось широкое аграрное движение. Громадное влияние на дальнейший ход событий сказала стачка печатников, начавшаяся в Москве 19 сентября. К ней присоединились печатники Петербурга, Киева, Одессы, Смоленска и целого ряда крупных городов центрально-черноземной области Поволжья и Приволжья. Эта стачка вскоре охватила рабочих других профессий, превратилась в общую политическую забастовку. В первых числах октября началась забастовка рабочих и служащих Московско-Казанской железной дороги и с невиданной быстротой охватила весь Московский железнодорожный узел. К московским железнодорожникам с такой же небывалой в истории российских стачек быстротой присоединились железнодорожники всех дорог России. Транспорт оказался парализованным. Прекратились даже перевозки войск. Когда же к железнодорожникам присоединились работники телеграфа и почты, царское правительство увидело всю опасность своего положения. Пролетариат переходил в открытое наступление. Московский комитет партии публиковал в своих бюллетенях: «15 октября. Университет продолжает быть оцепленным войсками… 17 октября. В Межевом институте — общий митинг… 17-го бастовало в Замоскворецком районе 23.900 рабочих»{«Листовки московских большевиков 1905 г.». М., 1941, стр. 224–226.}. Такую же картину рисует в своих воспоминаниях и С. И. Мицкевич:

«…С начала сентября во всех высших учебных заведениях начались народные митинги, не только в Москве, но и во всей России. В Москве в это время было четыре высших учебных заведения (не считая Петровской сельскохозяйственной академии за городом): университет, Техническое училище в Лефортове, Институт инженеров путей сообщения на Бахметьевской и Межевой институт в Гороховском переулке. Все они открыли свои двери для широких масс. Начались в аудиториях лекции, доклады, речи, выступления ораторов разных партий, собрания профессиональных союзов, партийные конференции и совещания. Партийные организации делали то или другое учебное заведение своей штаб-квартирой. Большевики обосновались в Техническом училище…

Много докладов и лекций прочитали на этих митингах члены нашей группы… Вчера в Межевом институте и Инженерном училище состоялось три митинга… Было до тысячи человек»{С. И. Мицкевич. Революционная Москва (1888–1905). М., 1940, стр. 386–387.}.

Положение страны в те исторические дни исчерпывающе освещено товарищем Сталиным: