А когда закончил, рядом вынырнул Нейгардт. Доложил – восставшие заняли Сенатскую площадь. Но государь уже чувствовал – масса людей слушается его. Это его верные подданные. Больше ничего не скрывал, сообщил о мятеже. Он не ошибся. Толпа загудела, сомкнулась вокруг него. Кричала, что не выдаст его, растерзает злодеев. Отставные инвалиды с Георгиевскими крестами рвались охранять его. Другие люди старались поцеловать руки, фалды мундира. Николай был глубоко тронут. Крикнул: «Ребята! Не могу поцеловать вас всех, но вот – за всех». Поцеловал ближайших – и народ свято стал передавать друг другу поцелуи царя!.. Однако император понимал, что в предстоящих событиях массе людей не место, это только лишние жертвы. Как раз показался батальон преображенцев, и Николай, возвысив голос, стал объяснять: навести порядок – дело властей. Посторонним вмешиваться не нужно и опасно, он велит всем идти по домам.
Сказал: «Дайте теперь место» – и толпа повиновалась, стала отодвигаться к краю площади. Перед дворцом выстроились преображенцы. Как выяснилось, у них ночью в одной из рот появился незнакомый офицер. Агитировал против присяги. Фельдфебель Косяков с солдатами сами задержали его. Вмешался дежурный по батальону, почему-то требовал отпустить незнакомца с извинениями. Но фельдфебель обратился к своему командиру роты, жившему поблизости, и агитатора все же арестовали. Государь напомнил преображенцам о присяге, спросил, готовы ли идти за ним. Ответом было общее: «Рады стараться!». А пока он говорил с солдатами, со стороны Невы к Зимнему дворцу тихо, будто украдкой, подкатила простая извозничья карета. Это тайно, не привлекая внимания, привезли царских детей. В более безопасное место…
О событиях в Петербурге еще не знали ни в Москве, ни в других городах огромной России. Но узнали вдруг в глухих лесах Темниковского уезда, в Саровской пустыни. В этот день, 14 декабря 1825 г., святой старец Серафим, недавно вернувшийся из затвора, вышел потрудиться, перекладывал поленницу дров. Но, как рассказывал его келейник Павел, внезапно батюшка взволновался. В страшном беспокойстве стал бегать по двору со словами: «Драка! Драка!». Известил: «В Петербурге бунт против государя!» Начал описывать, что происходило в столице. Прерывыл рассказ горячими молитвами [29]. А ведь то же самое было 8 сентября 1380 г., когда преподобный Сергий Радонежский увидел духовным взором поле Куликовской битвы. Конечно же, такое совпадение не случайно. Наступил еще один критический день нашей истории. Решался вопрос не о том, кто и как будет править Россией. Нет, решалась ее судьба. Быть ли ей? Или обвалиться в кровавый хаос революции…
ГЛАВА 10.
КАК НИКОЛАЙ СТАЛ ГРОЗНЫМ
Восстание декабристов, Николай I на Сенатской площади
Милорадовича подчиненные разыскали в гостях у дамы. Узнав о восстании, он кинулся к царю. Застал его на Дворцовой площади перед строем преображенцев. Генерал-губернатор был растерян. Бормотал: «Дело идет дурно, ваше величество… они окружают памятник (Петру I – авт.) … но я пойду туда уговаривать их». Государь ни словом не осудил его за то, что он прошляпил заговор. Согласился: «Солдаты вас знают, любят и уважают; уговорите же их, вразумите, что их нарочно вводят в обман; вам они скорее поверят, чем другим».
Милорадович в полном шоке от происходящего, зашагал туда пешком. Его догнали сани полицмейстера, адъютант Башуцкий высадил его и усадил генерал-губернатора. В это время Исаакиевский собор только возводился, был большой стройкой, обнесенной забором. На Сенатской были навалены камни и другие материалы. Мятежники строились у постамента «медного всадника», вокруг толпился народ. Полиция (а она была очень малочисленной) бездействовала – одного из городовых восставшие схватили и объявили «пленным», показывая его возбудившейся черни. Проехать через массу людей было невозможно, и Милорадович повернул вокруг площади по соседним улицам. Встретил генерала Орлова с Конногвардейским полком. Тот предупредил – на площадь соваться нельзя, он уже пробовал, и его грозили убить.
Но Милорадовича жгло чувство собственной вины, он вскричал: «Что это за генерал-губернатор, который не сумеет пролить свою кровь, когда кровь должна быть пролита?!». Адъютант Орлова дал ему лошадь, и он поехал к мятежникам. Перед всадником народ расступался, Башуцкий пристроился за ним пешком. Милорадович обратился к солдатам, «что сам охотно желал, чтобы Константин был императором, но что делать, если он отказался». Говорил – он сам видел отречение, и ему должны верить, как другу Константина. Показывал в доказательство подаренную великим князем саблю с надписью: «Другу моему Милорадовичу» [30].