Иная ситуация у кинорежиссера. Разумеется, и ему предлагают различные сценарии, сюжеты, идеи. Но совершенно устраивающих его предложение почти всегда оказывается не столь уж много. Сценарный дефицит - хроническая болезнь кинематографа и телевидения во все времена и во всех странах. Кстати, полную неудачу можно легко потерпеть и при вполне пристойном сценарии. Примеров тому - несть числа. Проваленный же фильм - это не проваленная роль. Цена неудачи здесь гораздо большая. Насмарку могут пойти целые годы упорной работы, и сама твоя творческая репутация, - ценнейший деловой капитал каждого кинорежиссера.
Слов нет, стать им трудно, что хорошо знал Губенко еще до начала работы над первой своей полнометражной лентой. Вот он им стал. И, кажется, тотчас ощутил психологическое бремя своей новой профессии. Самой влиятельной и престижной в кинематографе. Самой независимой на съемочной площадке, что было так важно для самолюбивого одессита. И самой тяжелой и зависимой, - от тысячи разнокалиберных факторов, чуть не каждый из которых таит в себе стрессовое жало. Внутреннее напряжение, от которого, вроде бы, освободился, сняв и смонтировав фильм, вскоре тебя подстерегает и даже с большей остротой. Возникает мучительный вопрос, - каким курсом и на каком корабле плыть дальше, и чем оснастить? И нельзя ждать гордо особых приглашений, надо все и активно самому организовать. Это очень трудно сегодня, в условиях рыночной экономики, но это было, по другим причинам, нелегко и в советские времена. Ностальгии о них не стоит чересчур предаваться. Правда, тогда режиссера, даже и молодого, волновали больше творческие проблемы, чем финансовые. Последние порою и совсем не волновали. Сначала надо было найти тему, затем "пробить" ее, а дальше уже заботиться о материальном обеспечении. Причем здесь нередко первую скрипку играли директора картины, а не ее постановщики.
"Прежде чем решить, - писал Губенко, - что же я буду делать дальше, читаю множество книг, читаю буквально все, что попадается пол руку, хочу понять, что же больше всего интересует сегодня людей. Не хочется лезть в мелкие дрязги, хочется докопаться, что же главное, определяющее в нашей жизни".
В литературно-художественных журналах и издательствах, несмотря на неуклонно закручиваемый идеологически-цензурный пресс, печаталось все же немало серьезных и талантливых произведений - В. Катаева и К. Симонова, Ю. Трифонова и Чингиз Айтматова, Ю. Казакова и Фазиля Искандера, Д. Гранина и И. Грековой... Ярко уже заявили о себе писатели народно-крестьянской темы В. Белов, В. Астафьев, Ф. Абрамов, В. Распутин, Б. Можаев, конечно, В. Шукшин...
Однако не каждое литературное произведение могло быть отлито в фильм. По разным причинам. Отнюдь не всегда возникало подлинное созвучие режиссерской мысли и писательской. Что ни говори, но Губенко гораздо меньше знал деревенскую жизнь, чем, допустим, Шукшин. Николай - человек городской. Вовсе не все писатели так уж рвались в кинематограф. Там цензурные барьеры были обычно самые высокие. Сравнительно спокойно, "малой кровью" проходимое в литературе и на театре, требовало нередко "большой крови" при экранизации. Тут приходилось идти порою на слишком солидные компромиссы, что было не по душе многим авторам. Да и не ко всем смог бы и подобраться Губенко. Все же он являлся режиссером лишь одного фильма.
Словом, нашему герою нелегко было извлечь практический результат их из своего добросовестного чтения "множества книг". Органично близкого себе в нем он пока не находил. Причем Губенко справедливо винил в этом не кого-то извне, а, прежде всего, самого себя. "Как сложно снимать картину на современном материале! С одной из трудностей я столкнулся почти сразу же. Запоем прочитал один интересным роман о физиках. Обрадовался. Вот, думаю, и превосходная литература для экранизации... И что же? Довольно быстро, к величайшему моему сожалению, я убедился, что ничего значительного на этом материале я сказать не сумею. Мне пришлось встречаться с рядом ученых, работающих в области расщепления атомного ядра. Я пытался понять, чем и как они живут, что думают о проблеме, такой важное сегодня. Когда же я им задавал свои дилетантские вопросы, они просто-напросто плохо понимали, что я от них хочу услышать. Действительно, люди, работавшие в соседних, смежных областях, порою ничего не знают друг о друге: каждая микропроблема бесконечно углубляется. Что же может рассказать обо все этом пришелец, человек со стороны?"