Николай Гумилев

«Бессонная ночь», в которую происходит борение «работающего» лирического героя Гумилева с «проклятым телом», — ночь бдения. Подобным же образом описывается в «Записках кавалериста» зимний ночной марш авангарда уланов. «Да, эта ночь была одной из самых трудных в моей жизни. […] Люди засыпали на седлах, и никем не управляемые лошади выбегали вперед, так что сплошь и рядом приходилось просыпаться в чужом эскадроне. Низко нависавшие ветки хлестали по глазам и сбрасывали с головы фуражку. Порой возникали галлюцинации. […] Эта ночь, эта нескончаемая белая дорога казались мне сном, от которого невозможно проснуться. И все же чувство странного торжества переполняло мое сознание. Вот мы, такие голодные, измученные, замерзающие, только что выйдя из боя, едем навстречу новому бою, потому что нас понуждает к этому дух, который так же реален, как наше тело, только бесконечно сильнее его. И в такт лошадиной рыси в моем уме плясали ритмические строки:

Расцветает дух, как роза мая,
Как огонь, он разрывает тьму,
Тело, ничего не понимая,
Слепо повинуется ему.

Мне чудилось, что я чувствую душный аромат этой розы, вижу красные языки огня».

Вообще, «бодрствование», понимаемое как победа над плотской «леностью» «проклятого тела», воплощалось в жизни Гумилева в поступки, поражавшие окружающих. Он вдруг начинает с какой-то особой ненавистью относиться к болезненности, вообще свойственной его физической натуре. Ахматова рассказывала, что «однажды Николай Степанович вместе с ней был в аптеке и получал для себя лекарство. Рецепт был написан на другое имя. На вопрос А[нны] А[ндреевны] Николай Степанович ответил: “Болеть — это такое безобразие, что даже фамилия не должна в нем участвовать”. Что он не хочет порочить фамилии, подписывая ее на рецептах» (Лукницкая В. К. Материалы к биографии Н. Гумилева // Гумилев Н. С. Стихотворения и поэмы. Тбилиси, 1988. С. 48 (Век XX. Россия — Грузия: сплетение судеб). Конечно, все мы не расположены болеть, но все-таки подобная «мистическая конспирация» — нечто выходящее из ряда вон.

Еще более впечатляющий случай противления «телесной немощи» приводит в своих воспоминаниях Г. В. Иванов, описывая визит к Гумилеву в 1913 году, перед началом этнографической экспедиции в Северную Африку. Иванов застал Николая Степановича в сильнейшем жару, бредящим о каких-то «белых кроликах», умеющих читать (доктора подозревали тиф). В минуту прояснения сознания Гумилев счел необходимым, не подавая руки («Еще заразишься!»), любезно попрощаться: «Ну, прощай, будь здоров, я ведь сегодня непременно уеду». «На другой день, — пишет Иванов, — я вновь пришел его навестить, так как не сомневался, что фраза об отъезде была тем же, что читающие кролики, т. е. бредом. Меня встретила заплаканная Ахматова: “Коля уехал”.

За два часа до отхода поезда Гумилев потребовал воды для бритья и платье. Его пытались успокоить, но не удалось. Он сам побрился, сам уложил то, что осталось неуложенным, выпил стакан чаю с коньяком и уехал» (Иванов Г. В. О Гумилеве // Иванов Г. В. Собрание сочинений. В 3 т. М., 1994. Т. 3. С. 546–547).

Уместно вспомнить и схожее свидетельство И. В. Одоевцевой: «Гумилев действительно стыдился… своей слабости. От природы у него было слабое здоровье и довольно слабая воля. Но он в этом не сознавался никому, даже себе.

— Я никогда не устаю, — уверял он. — Никогда.

Но стоило ему вернуться домой, как он надевал войлочные туфли и садился в кресло, бледный, в полном изнеможении. Этого не полагалось замечать, нельзя было задавать ему вопроса:

— Что с вами? Вам нехорошо?

Надо было просто “не замечать”, взять книгу с полки или перед зеркалом “заняться бантом”, как он говорил.

Длились такие припадки слабости всего несколько минут. Он вставал, отряхивался, как пудель, вылезший из воды, и как ни в чем не бывало продолжал разговор, вызванный его полуобморочным молчанием» (Одоевцева И. В. На берегах Невы. М… 1988. С. 79).

Духовную необходимость подобного физического усилия Гумилев пояснил в стихотворении «Снова море»:

Солнце духа, ах, беззакатно,
Не земле его побороть,

Никогда не вернусь обратно

,Усмирю усталую плоть,
Если Лето благоприятно,
Если любит меня Господь.

VI

Гумилевское творчество, отразившее личный православный сотериологический опыт поэта, знакомило читателей с совершенно иной моделью взаимоотношения «человеческого» и «природного» начал в мироздании, нежели та, которую исповедовала натурфилософия конца XIX — начала XX вв.