Читаем Николай Гумилев глазами сына полностью

Николай Гумилев глазами сына

Вера Осиповна Лурье , Владислав Фелицианович Ходасевич , Георгий Владимирович Иванов , Иоганнес фон Гюнтер , Орест Николаевич Высотский

Николай Степанович сидит в середине группы, в правой руке он держит папиросу. Руки у него были очень красивые, длинные и тонкие пальцы. И кажется мне он таким молодым, почти мальчиком на этом снимке. Рядом с ним сидит Ирина Одоевцева с большим бантом в волосах, который она в те годы постоянно носила, у ног его расположился, почему-то в кепке на голове, поэт Георгий Иванов, слушатели его лекций стоят вокруг него, совсем позади виднеется голова Николая Тихонова^{^{182}}.

Насколько Гумилев держался официально-корректно во время занятий в студии, настолько он был простым, старшим товарищем молодежи помимо занятий. Мы совершали совместные прогулки, и тут снова мне видится гранитная набережная Невы, и Летний сад, и Марсово поле.

Но Гумилев мог быть очень неприятен и заносчив. Однажды он читал, поскольку помнится, в «Доме Писателя», где-то не то на Моховой, не то на Литейном, доклад и обратился к публике со словами: «Господа!» После доклада к нему подошел не известный ему человек и сказал, что теперь надо говорить не «господа», но «граждане» или «товарищи». Гумилев посмотрел на него свысока, холодным насмешливым взглядом и процедил сквозь зубы: «Такого декрета не было!»

Я на что-то рассердилась на Николая Степановича. Мы случайно встретились в «Доме Писателя», на этот раз Гумилев пригласил меня танцевать и сказал, что я разговариваю с ним так, как телега едет на несмазанных колесах, и что он хочет, чтобы мы были снова друзьями. Мы дружески попрощались в тот вечер, условившись назавтра встретиться на вечеринке у Наппельбаумов. Но назавтра мы не встретились… Когда я на следующее утро пришла в «Дом Искусства», меня предупредили, чтобы я не входила в комнаты, где жил в «Доме Искусства» Гумилев со своей женой, так как там была устроена засада, а сам Гумилев арестован.

Мрачные это были дни в Петрограде. Приблизительно в то же время умер Александр Блок.

Помню, как я вхожу в его квартиру на панихиду. Потом его похороны, на которые пришел весь культурный, литературный, писательский Петроград. Помню, как кто-то сказал, что если теперь бросить бомбу, то не останется больше интеллигенции в Петрограде!

Последняя жена Гумилева была падчерица Бальмонта^{^{183}}. Это была очень хорошенькая, совершенно молоденькая девочка. Она жила где-то вне Петрограда и приехала в Петроград незадолго до ареста Николая Степановича. Во время ареста Гумилева и после его расстрела ее приводили ко мне на квартиру. Она мечтала о сцене, произносила длинные монологи из каких-то пьес, мы старались ее всячески развлекать, но у меня осталось впечатление, что горя своего она полностью не сознавала.

Слушатели Гумилева из «Дома Искусства» решили отслужить по нем панихиду. Панихиду заказали в Казанском соборе на Невском проспекте. Батюшку попросили отслужить панихиду по рабе Божьем Николае. Людей было немного. Как раз за несколько дней до панихиды я случайно увидела на улице Анну Ахматову; не будучи с ней даже знакома, я подошла к ней и просила ее прийти в церковь!

На смерть Гумилева я написала стихи:

Никогда не увижу Вас!Я не верю в эти слова.Разве солнечный свет погас,Потемнела небес синева?Но такой, как и все, этот день…Только в церкви протяжней звонятИ повисла черная тень!Не увижу тот серый взгляд!А последней зеленой веснойОн мимозу напомнил мне.Подойду и открою окно.От заката весь город в огне.

В книге стихов «Шатер», вышедшей незадолго до смерти Гумилева, в одном из стихотворений он писал, что хотел бы умереть под той сикоморой, где Мария сидела с Христом.

Слишком трудно идти по дороге.Слишком трудно глядеть в облака,В топкой глине запутались ноги,Длинной плетью повисла рука.Был он сильным, свободными гордым,И воздвиг он из мрамора дом.Но не умер под той сикоморой,Где Мария сидела с Христом!Он прошел спокойно, угрюмоПоглядел в черноту небес.И его последние думыЗнает только северный лес!