Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

Размышляя о жизни и смерти, о любви и ненависти, Гумилёв приходит к мысли, что ничтожная жизнь тяготит героя. И тогда его выбор предопределен.

В «Жемчуге черном» есть стихотворение «Воин Агамемнона» (1909), где впервые у поэта прорываются монархические нотки:

Что я? Обломок старинных обид,
         Дротик, упавший в траву,
Умер водитель народов, Атрид, —
         Я же, ничтожный, живу.

Манит прозрачность глубоких озер,

        Смотрит с укором заря.
Тягостен, тягостен этот позор —
        Жить, потерявши царя!

Книга «Жемчуга» вышла в 1910 году. Но Гумилёв не побоялся в 1918 году напечатать «Воина…» во втором издании «Жемчугов» в большевистском Петрограде. Тогда это пророчество 1910 года прозвучало как вызов «красным бандитам».

Казалось бы, незамысловат сюжет безупречно сделанного стихотворения «Варвары» (1908). В побежденный город входят варвары Севера. Такое бывало много раз в античной истории. Да и сам Рим пал под напором варваров — германских племен. Никто не в силах остановить эту текущую лаву смерти. Но у Гумилёва по-другому. Царица, явив «женское величье», останавливает неминуемый рок.

Было ли так в действительности или не было? Для поэта неважно. Хотя он знал, что, например, Александр Македонский после победы над персидским царем сказал его жене: «Нет, я не обижу тебя, как сделал бы любой завоеватель. Я благородный человек!» Это было близко натуре рыцаря, поэта-романтика Гумилёва, поэтому… «хмурый начальник сдержал опененную лошадь, / С надменной усмешкой войска повернул он на Север».

Одиночество поэта заставляет его переосмысливать прожитое. И минорное настроение побеждает:

За все теперь настало время мести,
Мой лживый, нежный храм слепцы разрушат
И думы, воры в тишине предместий,
Как нищего во мгле, меня задушат.

(«В мой мозг, в мой гордый мозг собрались думы…», до 16 апр. 1910)

Он понимает, что жизнь человека — это жалкая игра под присмотром восседающего на престоле Всевышнего. В стихотворении «Театр» (1910) Гумилёв провозглашает:

Все мы, святые и воры,
Из алтаря и острога,
Все мы — смешные актеры
В театре Господа Бога.

Его Дон Жуан страдает совсем «нетипичными» для этого вечного образа муками:

И лишь когда средь оргии победной
Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный.
Испуганный в тиши своих путей,
Я вспомню, что, ненужный атом,
Я не имел от женщины детей
И никогда не звал мужчину братом…

(«Дон Жуан», до 16 апр. 1910)

Это написал не умудренный опытом муж, а двадцатичетырехлетний поэт, не имевший еще своей семьи, детей.

«Жемчуг черный» — книга, населенная экзотическими образами и диковинными животными и сюжетами, ничего общего не имеющими с Россией того времени, ностальгическое настроение пронизывает строки этих стихов.

Дальше поэт идет в «Жемчуг серый» реальной жизни. Здесь тоже любовь и смерть, разлука и печали, но значительно усиливаются жизнеутверждающие мотивы. Они звучат уже в трагическом «Возвращении Одиссея» (1909). Когда Гумилёв писал это стихотворение, он был в разлуке с Аней Горенко. И он бросает стрелу в грудь тех, кто уводил тогда Анну.

Утверждение любви через отмщение и смерть. Любви достоин сильнейший — вот главная мысль этого стихотворения.

В этом цикле тоже присутствует тема смерти, но совсем в другом преломлении. «Завещание» поэта звучит как вызов христианству — он просит сжечь его по языческому обычаю:

…Молодые и строгие маги
Кипарисовый сложат костер.

И покорно, склоняясь, положат

На него мой закутанный труп,
Чтоб смотрел я с последнего ложа
С затаенной усмешкою губ.

И пока к пустоте или раю

Необорный не бросит меня,
Я еще один раз отпылаю
Упоительной жизнью огня.

(1908)

Но это — не ницшеанский вызов юноши-поэта, как в «Пути конквистадоров». Он жаждет быть источником света, а не мрака. Отсюда — огонь.

В стихотворении «Озера» (1908) Гумилёв признается: «Я счастье разбил с торжеством святотатца». И чем же он его заменил?

Проснусь, и как прежде уверены губы.
Далеко и чуждо ночное,
И так по-земному прекрасны и грубы
Минуты труда и покоя.