Николай I

А вот мнение Н. Д. Чечулина и некоторых других исследователей о том, что Николаю Павловичу «не было ничего сообщено о существовании актов»^{241}, вызывает сомнение, хотя сам Николай Павлович старательно поддерживал эту версию. По крайней мере, в общих чертах о существовании манифеста Николай Павлович знал. Были осведомленные лица и за границей. Александр I сообщил о перемене в престолонаследии приезжавшему в Россию в октябре 1823 года брату Александры Федоровны принцу Фридриху Вильгельму. Не случайно и в берлинском придворном календаре на 1824 год Николай был назван наследником российского престола. Об этом же узнал и принц Оранский (будущий голландский король Вильгельм II), побывавший в Петербурге весной 1825 года. Но эта, возможно, сознательная «утечка информации» еще ни о чем не говорила. Современный исследователь справедливо пишет: «Пикантность ситуации состояла в том, что секретный пакет, в тайну которого были посвящены все заинтересованные лица, в любой момент мог быть востребован царем назад. Стоило Николаю сделать хоть малейший шаг, чтобы приблизить к себе престол, как трон был бы отодвинут от него»^{242}. Можно представить, какой моральной пыткой для Николая Павловича в его скромной военной должности была эта неопределенность в грядущей судьбе и двусмысленность положения. В свою очередь, это не увеличивало любви к «братцу Николаю» и со стороны Константина Павловича.

Через год после воцарения в предновогоднем письме к императору Николаю его брат Константин позволил себе нечто вроде легкого упрека и кокетливого самоуничижения. Цесаревич писал: «Моя былая служба двум покойным государям — вам порукой за меня на будущее. Да будет мое усердие вам приятно, и верьте его искренности. В противном случае скажите мне прямо, и повторять вам не придется — вы избавитесь от моей особы тот же час»^{243}. В ответном письме Николай Павлович пустился в общие рассуждения: «Разве может встать между вами и мной вопрос о неудовольствии? Если же это только, как я смею надеяться, выражение, вырвавшееся у вас из особо дружеского намерения (здесь и далее выделено Николаем Павловичем. — Л. В.), то знайте, что оно меня очень огорчило и что оно уничтожает иллюзию, которая одна только делает сносным мое положение, иллюзию, в которой я представляю себе, что вы и я, мы оба служим еще нашему ангелу»^{244}. Забыть об «ангеле» Александре I, который, впрочем, скорее походил на Аргуса, зорко охранявшего подступы к ступенькам трона, было трудно.

Глава вторая ГОСУДАРЬ: НА СЛУЖБЕ РОССИИ

«Я долг святой исполнил, и Бог помог мне…»: Династический кризис

Когда Александр I подготовил документы о передаче престола Николаю Павловичу, князь А. Н. Голицын обратил его внимание на «неудобство», которое может возникнуть, «когда акты, изменяющие порядок престолонаследия, остаются на столь долгое время не обнародованными и какая может родиться от того опасность в случае внезапного несчастия»^{245}. Император после минутного молчания показал на небо и тихо сказал: «Будем же полагаться в этом на Господа. Он лучшим образом сумеет все устроить, нежели мы, слабые смертные». Действительно, старший брат просчитал все, кроме неожиданной смерти в Таганроге.