Николай I

С воцарением старшего сына вдовствующая императрица, которой явно не удалась роль Екатерины II, большую часть времени проводила в своих загородных резиденциях — Павловске и Гатчине. Там в здоровой и размеренной обстановке, вдали от большого двора прошли дальнейшие годы Николая. Современники, посещавшие Павловск, встречали великих князей в окружении Марии Федоровны. Так, в дневнике С. П. Жихарева за 28 мая 1807 года осталась запись: «Вчера целый день пробыл в Павловске… Видел императрицу Марию Федоровну и маленьких князей Николая и Михаила, которые копали что-то в саду»^{42}. В Павловске Мария Федоровна посадила березовую «семейную рощу», где каждому члену семьи было посвящено отдельное дерево. Вдовствующая императрица демонстративно чтила память родителей и мужа и к 1810 году воздвигла памятник «Супругу-благодетелю». У трех ее младших детей — Анны, Николая и Михаила — с детства выработалось чувство семейной близости. Мало замечаемые двором, они образовали своего рода детский клуб, «триопатию», и носили особые кольца. И позднее они поддерживали тесные семейные связи, которые Анна Павловна назвала «семейным союзом».

В семилетием возрасте Николай полностью переходит на попечение гувернеров. Центральной фигурой воспитательного процесса становится курляндец генерал-майор Матвей Иванович Ламздорф (1745–1828). Ранее более десяти лет он состоял кавалером при великом князе Константине Павловиче, дослужился в 1793 году до генерал-майора, начальствовал в присоединенной к России Курляндии и был назначен в начале 1799 года директором Сухопутного шляхетного корпуса, который с 10 марта 1800 года стал именоваться Первым кадетским корпусом. Возможно, выбор Павла I пал на него потому, что он был свояком воспитателя Александра Павловича Ф.-Ц. Лагарпа. Как отмечает военный историк М. С. Лалаев, генерал М. И. Ламздорф был «наставник заботливый и строго-требовательный, пользовался особым доверием императрицы Марии Федоровны»^{43}. Он осуществлял «главное наблюдение» за воспитанием Николая и Михаила.

В кратких рукописных воспоминаниях сына М. И. Ламздорфа Николая Матвеевича, написанных по просьбе М. А. Корфа, отмечалось, что трудно было «согласовывать мнение покойной императрицы Марии Федоровны с желаниями императора Александра Павловича», так как императрица «желала, чтоб их императорские высочества сколь можно более занимались науками, носили партикулярную одежду и вовсе не участвовали в военном управлении, между тем исполнение сего желания представляло большие затруднения и было причиною многих неудовольствий»^{44}. Упрямый характер великого князя Николая также затруднял воспитание. «Припоминаю, — писал сын генерала, — что отец мой, возвращаясь вечером домой, неоднократно крайне был озабочен образовавшейся уже тогда в его императорском высочестве твердою волею исполнять то, что ему казалось нужным, не обращая внимания на мнение воспитателей. Настоятельные действия к побуждению его высочества отказаться от своих намерений всегда порождали большие неудовольствия»^{45}. Сам Николай Павлович в воспоминаниях о своем детстве писал: «Граф Ламздорф умел вселить в нас одно чувство — страх, и такой страх и уверение в его всемогуществе, что лицо матушки было для нас второе (выделено Николаем. — Л. В.) в степени важности понятий… Одним словом, страх и искание, как избегнуть от наказания, более всего занимали мой ум»^{46}.

Брату Михаилу при его более податливом и веселом характере доставалось меньше, а Николай был строптив и упрям. Методы, какими воспитатели добивались тогда выполнения своих требований, представить нетрудно. Со стороны Ламздорфа это были брань, толчки, щипки; он наказывал линейкой и шомполами, а в ярости, случалось, ударял мальчика и об стену. Николай Павлович вспоминал: «Меня часто и, я думаю, не без причины обвиняли в лености и рассеянности, и нередко гр. Ламздорф меня наказывал тростником весьма больно среди самых уроков». Не брезговали и розгами. Мемуарист Д. А. Скалой, рассуждая о наказаниях крепостных крестьян на конюшне, пустился в общие сентенции на эту тему: «Время было такое: били людей по убеждению, а не из злобы. Даже царственные лица не были от этого изъяты. Император Николай Павлович с братом Михаилом Павловичем много претерпели от своего воспитателя Ламздорфа. Я это знаю из рассказов моего великого князя, который сам несколько раз подвергался жестоким наказаниям розгами. Мы, молодежь, ужасно возмущались и восставали против сечения»^{47}. Стоит добавить, что сечение широко практиковалось тогда во всех военно-учебных заведениях. Как отмечал адмирал И. А. Шестаков, рассуждая о николаевском царствовании, «сечение, доведенное до искусства, вошло в программу Морского корпуса»^{48}. В рассказе «Ученическая история» А. В. Эвальд также отмечал, что в гатчинском Сиротском институте «главным орудием воспитания тогда считалась березовая розга»^{49}.