Николай I

Иногда император выражался ещё определённее: он говорил, что солдату после 25-летней службы полагается отставка, что и ему бы уже пора… Держали только сила воли и вера: «До того буду тянуть лямку, сколько моих сил и способностей станет, не унывая, но уповая на милосердие Божие, доколь Ему угодно будет, чтобы я продолжал» [468].

Корф отмечал постоянную, какую-то особенную «мрачность» императора осенью 1851 года. В делах это проявилось в дальнейшем укреплении «карантина» — Николай гораздо строже и разборчивее относился к выдаче разрешений на поездки за границу. Цены на заграничный паспорт выросли до 250 рублей (для отправляющихся на лечение — 100 рублей). Страдали и стар и млад: почтенному богатому курляндцу, просившемуся на воды по нездоровью, император объявил, что он вместо чужих краёв может ехать к отечественным водам. Сын князя Долгорукова просился в отпуск на год для поправления здоровья, как он писал, «совершенно разрушенного». Николай ответил резолюцией: «Уволить от службы».

Правда, «большой свет», то ли жаждая запретного плода, то ли демонстрируя свою влиятельность при дворе, большею частью выехал на зиму 1851/52 года из Петербурга в Париж. В результате в российской столице не было традиционных больших сборищ и празднеств. «Посреди политического шума, борьбы партий и ожидавшихся беспокойств граф Воронцов-Дашков, графиня Разумовская, князь Радзивилл, Рибопьер и другие учредили свои приёмные дни в запрещённом Париже, как бы у себя дома, в нашем мирном Петербурге» [469]. Там посланцы Петербурга стали свидетелями очередного государственного переворота: его совершил племянник великого Наполеона, Наполеон Малый (lepetit) —так его тогда называли при русском дворе.

Николай не воспринимал такого «Наполеона» всерьёз. Когда в декабре 1852 года Луи Наполеон был провозглашён императором французов под именем Наполеона III, царь от души смеялся над стихотворением своего любимого комика Каратыгина «Послание к галлам по случаю восшествия на трон Наполеона III», даже просил сделать несколько копий для раздачи родне [470]:

Теперь вы новому властителю так рады…
Вы головы пред ним решились преклонить.
Зачем же строили вы ваши баррикады?
Зачем же огород вам было городить?

Но Наполеону III очень хотелось быть вторым Наполеоном. Более того, императором, который возьмёт у России реванш за 1812 год. Война разразилась в те годы, когда с назначением нового министра просвещения Авраама Сергеевича Норова либеральная профессура увидела «смягчение Николая», почувствовала, как «пахнуло сильной оттепелью» (по словам С.М. Соловьёва). Профессор филологии Иван Иванович Давыдов признался Михаилу Погодину: «Как чада Авраамьи мы должны радоваться: Господь послал нам начальника по душе и сердцу. От него можем ожидать чего-то полезного и прекрасного» [471]. Но полезное и прекрасное пришлось откладывать на «после войны».

Глава восемнадцатая. КРЫМСКАЯ ВОЙНА

«Больной человек Европы» — образ Турции, придуманный не императором Николаем и не в его царствование. Ещё в павловские времена остроумец граф Фёдор Васильевич Ростопчин, тогда кабинетминистр по иностранным делам, увидел в Османской империи безнадёжного больного, «коему медики не хотят объявить об его опасности» [472]. В последующие десятилетия некогда могущественная империя, наводившая страх на всю христианскую Европу, вступила в период «полураспада».

Вплоть до начала 1840-х годов, особенно после Ункяр-Искелесийского договора 1833 года, Россия могла быть довольна результатами политической борьбы за влияние в Турции, однако ни одна из европейских держав не готова была с этим примириться. В 1841 году ради сохранения европейского политического равновесия Николай согласился «наблюдать за поддержанием целостности и независимости империи Оттоманской» совместно с другими европейскими странами. Он даже пошёл на восстановление старого турецкого правила, запрещающего любой иностранной державе вводить в Босфор и Дарданеллы военные суда. Больше никогда военные корабли Российской империи не получали права проходить через Черноморские проливы.