Николай и Александра

Панкратов жалел царя и с искренней симпатией относился к царским детям. Болезнь Алексея Николаевича тревожила его, и он иногда садился рядом с мальчиком и, как когда-то Распутин, принимался рассказывать ему о годах, проведенных в Сибири. Однажды, войдя в караульное помещение, Панкратов с удивлением обнаружил, что Николай II и его дети сидят и разговаривают с конвойными. Царь вежливо предложил новому комиссару сесть рядом с ними, но тот смутился и вышел.

Никольский, помощник Панкратова, - широколицый, с густыми нечесанными волосами, грубиян - с пленниками вел себя совсем иначе. Невоспитанный и наглый, он винил Николая Александровича в том, что его в свое время отправили в ссылку, и всеми способами старался отомстить государю. В комнаты входил без стука, с узниками разговаривал, не снимая головного убора. Любил с невинным видом протянуть всем руку, а потом сжать кисть своими костлявыми пальцами, да так, что вы морщились от боли. "Лишь только он приехал, - вспоминал Пьер Жильяр, - он потребовал от полковника Кобылинского, чтобы нас обязали сняться. Кобылинский возражал Никольскому, указывая, что это совершенно лишнее, так как все солдаты нас знали. Никольский на это ответил: "Когда-то нас заставляли это делать, теперь настала их очередь". Пришлось пройти через это, и с этого момента мы получили арестантские карточки с фотографией и регистрационным номером". Увидев однажды, что Алексей Николаевич выглянул через забор, Никольский устроил скандал. Ребенок, на которого прежде никто не кричал, глядел на него с изумлением. Доставивший царскую семью в Тобольск комиссар Макаров прислал ей из Царского Села вина, которым пользовались, как лекарством. Увидев ящики с вином, Никольский возмутился. Солдат, привезший вино, объяснил, что оно доставлено с ведома Керенского. Доктор Деревенько просил отправить вино в городскую больницу, если его нельзя употреблять царственным узникам. Однако все уговоры были напрасны, и Никольский, по словам Эрсберг, перебил все бутылки топором.

Закоренелые эсеры, Панкратов и Никольский считали своим долгом проводить занятия для политического образования солдат. К сожалению, вспоминал Кобылинский, с опаской наблюдавший за этими занятиями, "проповедь эсеровской программы солдаты слушали и переваривали по-своему. Она делала солдат... большевиками". Кроме того, не соблюдались обещанные Керенским условия улучшенного снабжения и суточных денег.

И все же на царской семье это заметно не отражалось. В Царском Селе с ними обращались гораздо хуже. Поэтому государь и императрица с надеждой смотрели в будущее. Все, кто остался в живых из царского окружения, признают, что, несмотря на известные ограничения, жизнь в Тобольске имела для семьи государя и свои светлые стороны.

В октябре в Тобольск пришла зима. В полдень солнце еще ярко светило, но пополудни начинало темнеть, на землю толстым слоем ложился иней. Дни становились короче. Больше всего Николай Александрович страдал от того, что не знал, что происходит в стране и в мире. Несмотря на обещание Панкратова, почта приходила нерегулярно, и новости, которые получал государь, представляли собой смесь слухов и фактов, доходивших до Тобольска и появлявшихся в местной печати. Вот каким образом он узнал о шатком положении Керенского и Временного правительства.

По иронии судьбы Керенский сам навлек на себя беду. Несмотря на подавление июльских выступлений, генерал Корнилов, ставший главнокомандующим армией, пришел к выводу, что правительство слишком слабо, чтобы одолеть рвущихся к власти большевиков. Поэтому в конце августа Корнилов приказал кавалерийскому корпусу взять Петроград и разогнать совдепы. Он намеревался заменить Временное правительство военной диктатурой, оставив Керенского в составе кабинета, но в диктаторы прочил себя самого. Керенский, убежденный социалист и противник большевизма, в борьбе с правыми мятежниками, обратился за помощью к советам. Большевики откликнулись на обращение и стали создавать красную гвардию для отражения корниловцев. В соответствии с договоренностью Керенский освободил Троцкого и других большевистских лидеров.

Но корниловский мятеж не удался. Посланные генералом на Петроград кавалерийские части стали брататься с защитниками столицы. Керенский потребовал, чтобы красногвардейцы вернули розданное им оружие, но те отказались сделать это. В сентябре большевики получили большинство в Петросовете. Находившийся в Финляндии Ленин призывал: "История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня... Промедление в выступлении смерти подобно". 23 октября Ленин под чужой личиной вернулся в Петроград, чтобы принять участие в заседании Центрального комитета РСДРП, на котором 10 голосами против 2 было решено, что "восстание неизбежно, что время для него настало".