Николай и Александра

"Пришлось жить в кредит, - показывал Соколову полковник Кобылинский. - Наконец, повар Харитонов стал мне говорить, что больше "не верят", что скоро и отпускать в кредит больше не будут". Но в это время один тобольский купец, симпатизировавший царю, пожертвовал 20 000 рублей. Дело кончилось тем, писал Пьер Жильяр, что Кобылинский получил телеграмму, в которой сообщалось следующее: "Начиная с I-го марта, Николай Романов с семейством должны быть поставлены на солдатский паек, и на каждого члена царской семьи будет отпускаться 600 рублей ежемесячно, отчисляемых из процентов с ее личного состояния". До настоящего времени все расходы были оплачиваемы государством. Таким образом, весь дом должен был существовать на 4 200 рублей в месяц, так как царская семья состояла из семи лиц. В данное время один рубль составлял приблизительно стоимость одной пятой части своей нарицательной цены". Императрица, которой пришлось столкнуться с проблемами экономики, обратилась к П.Жильяру с просьбой помочь ей в расчете бюджета семьи.

"Государь, - записал в дневнике наставник, - сообщает нам с усмешкою, что так как все теперь устраивают комиссии, то он также устраивает одну, чтобы вести дела общежития. В состав комиссии войдут князь Долгоруков, генерал-адьютант Татищев и я. После обеда мы созываем "заседание" и приходим к заключению, что следует уменьшить личный состав нашего общежития. Нам становится грустно, так как приходится отпустить 10 слуг, из которых большинство имели свои семейства вместе с ними в Тобольске. Объявляя эту новость их Величествам, мы видим, что она огорчает их. Им приходится расстаться с прислугой, преданность которой царской семье обернется для них нуждой".

Самозванные хозяева ввели строгий режим для царя и его семейства. Из рациона сразу же были исключены масло, кофе и сливки. Узнав об этом, местные жители стали присылать царственным узникам яйца, сласти и прочую снедь. Гостинцы эти императрица называла "даром, ниспосланным Небом". Размышляя о русской натуре, Александра Федоровна писала: "Странность в русском характере - человек скоро делается гадким, плохим, жестоким, безрассудным, но и одинаково быстро он может стать другим".

Иногда тобольским узникам казалось, что они живут на далекой планете, одинокие, заброшенные, беспомощные. "Воскресенье масляницы, - записал 4\17 марта Жильяр. - Все веселятся. Сани то и дело проезжают мимо наших окон; слышны звонки, бубенчики, гармонии, песни... Дети начинают скучать... Их Величества, несмотря на увеличивающееся со дня на день уныние, надеются, что среди верных им людей все же найдется несколько человек, которые постараются их освободить. Никогда условия не были более благоприятны для бегства, так как в Тобольске нет еще представителя власти большевиков. Было бы очень легко, при участии полковника Кобылинского, давно расположенного к нам, обмануть дерзкое и вместе с тем небдительное наблюдение за нами нашей охраны. Достаточно было бы, чтобы несколько энергичных людей действовали извне по плану и решительно".

33. "ХОРОШИЕ РУССКИЕ ЛЮДИ"

Вырваться из плена... Эта мысль все чаще занимала умы узников губернаторского дома. Поначалу необходимости в этом они не видели. Разве Керенский не обещал царской семье безопасность? Разве не уверял, что в Тобольске ей придется провести только одну зиму? "Оттуда, полагали мы, можно будет отправить их всех за границу через Японию", - писал впоследствии Керенский.

Вопреки заверениям Керенского, еще до большевистского переворота, среди русских находились лица, тайно готовившие освобождение императорской семьи. В Москве и Петрограде существовали обладавшие достаточными средствами мощные монархические группы. Все упиралось не в финансы, а в наличие четкого плана и координацию действий. Дело осложнялось тем, что Николай Александрович поставил условием не разлучать членов семьи. Вывезти же одновременно несколько женщин и болезненного мальчика оказалось бы делом непростым. Понадобились бы лошади, провиант и верные солдаты. Летом потребовались бы экипажи и лодки, зимой - сани, и, возможно, поезд.