Николай и Александра

Насколько велики будут масштабы войны, зависело от реакции со стороны Германии. Несмотря на настойчивые требования генерального штаба начать всеобщую мобилизацию, русский император разрешил предпринять лишь частичную мобилизацию против Австрии. На всем протяжении границы с Германией, проходившей в Польше и Восточной Пруссии, царили мир и спокойствие. По словам Палеолога, царь был уверен, что кайзер не желает войны.

Как и следовало ожидать, германский император неоднократно менял свои решения. Сначала он был уверен, что сверкающие доспехами тевтоны могут попросту припугнуть трусливых славян. В октябре 1913 года, предвидя подобного рода ситуацию, в беседе с австрийским канцлером Вильгельм заявил: «Если Его Императорское Величество кайзер Франц-Иосиф предъявит какое-то требование, сербское правительство должно ему подчиниться. В противном случае Белград следует подвергнуть бомбардировке и оккупации, чтобы желание австрийского императора было удовлетворено. Будьте при этом уверены, что я стою у вас за спиной и готов в любую минуту обнажить свой меч».

Произнося эти слова, Вильгельм сжимал ладонью рукоять церемониального меча. На Берхтольда это произвело впечатление. После убийства эрцгерцога кайзер стал еще более воинственным. «Сейчас или никогда, – начертал он на полях телеграммы, полученной из Вены. – Пора свести счеты с сербами, и чем раньше, тем лучше». «Мы сможем рассчитывать на полнейшую поддержку со стороны Германии, – телеграфировал в Вену австрийский посол в Берлине граф Сегени после беседы с кайзером. – Его Императорское Величество кайзер заявил, что Австрия вправе сама решить, что предпринять для выявления ее отношений с Сербией. Каким бы ни было решение Австрии, она может быть уверена, что Германия встанет на сторону своего друга и союзника». Дав такого рода гарантию, Вильгельм с легкой душой отправился в Киль, чтобы на борту яхты «Гогенцоллерн» совершить плавание по норвежским фьордам.

Верный своей хвастливой натуре, кайзер просчитался. Он не угадал реакцию трех своих основных противников. Сазонов докладывал: «В решимости России воевать из-за сохранения своего положения на Балканах… в Берлине не были твердо убеждены. К тому же ее не считали способной вести войну. О боевой готовности Франции были тоже невысокого мнения, а возможность увидеть Англию в лагере своих врагов не приходила решительно никому в голову, несмотря на предостережения германского посла в Лондоне, князя Лихновского, над которым в Берлинском министерстве иностранных дел подшучивали, называя его снисходительно „добрым Лихновским“».

В Берлине часто задумывались, насколько разумно было предоставлять Австро-Венгрии карт-бланш, отдавая в ее руки судьбу Германии. В конце мая 1914 года германский посол в Вене в письме домой выражал сомнение в том, что «действительно целесообразно связывать себя столь тесными узами с государством, которое трещит по всем швам». Однако взгляды, преобладавшие в Берлине, были выражены в резюме, составленном германским министерством иностранных дел и направленном в посольство в Лондоне. В нем излагались принципы германской внешней политики: «Австрия намерена рассчитаться с Сербией… Мы до сих пор не принуждали Австрию к принятию ее решения. Однако нам не следует и удерживать ее от тех или иных шагов. В противном случае Австрия будет вправе упрекнуть нас за то, что мы лишили ее последней возможности реабилитировать себя в политическом отношении. Это лишь ускорит процесс ее распада и разложения изнутри. Ее позиции на Балканах будут утеряны навсегда… Сохранение Австрии, сохранение могучей Австрийской империи для нас необходимо… Охотно допускаю, что вечно сохранять ее невозможно. Однако тем временем мы сможем испробовать и другие варианты».

Большое влияние на формирование подобных взглядов кайзера оказал престарелый германский посол в Петербурге граф Пурталес. Пурталес, дуайен дипломатического корпуса в Санкт-Петербурге, занимал эту должность в течение семи лет. Он был влюблен в Россию. Однако ему было известно, что в июле 1914 года в России бастовало полтора миллиона рабочих; он собственными глазами видел баррикады на улицах русской столицы. Ссылаясь на эти обстоятельства, он неоднократно внушал кайзеру мысль, что Россия не будет воевать. Сазонов писал: «Боюсь, он [Пурталес] способствовал тому, чтобы его правительство пустилось в эту ужасную авантюру, утверждая, будто Россия не выдержит удара». 28 июля он завтракал в британском посольстве вместе со своим английским коллегой, сэром Джорджем Бьюкененом. Куря сигару, Пурталес выразил свое отрицательное мнение относительно России как потенциального противника и признался, что именно так он и докладывал кайзеру. Возмущенный Бьюкенен схватил гостя за плечо и воскликнул: «Граф Пурталес, Россия настроена решительно». И тем не менее еще 31 июля в доверительной беседе кайзер говорил о бацилле пассивности, поразившей, по словам его посла, русский двор и армию.