Николай I без ретуши

16-го я выехал из Севастополя на позицию. В поездке этой я больше, чем прежде, убедился, что Россия или должна пасть, или совершенно преобразиться. Все идет навыворот… Казаки хотят грабить, но не драться, гусары и уланы полагают военное достоинство в пьянстве и разврате, пехота в воровстве и наживании денег (Толстой, разумеется, имеет в виду офицеров. – Я. Г.). Грустное положение и войска и государства. Я часа два провел болтая с ранеными французами и англичанами (пленными. – Я. Г.). Каждый солдат горд своим положением и ценит себя, ибо чувствует себя действительно пружиной в войске. Хорошее оружие, искусство действовать им, молодость, общие понятия о политике и искусствах дают ему сознание собственного достоинства. У нас бессмысленные учения о носках и хватках, бесполезное оружие, забитость, старость, необразование, дурное содержание и пища убивают внимание, последнюю искру гордости и даже дают им слишком высокое понятие о враге.

При этом русский солдат сражался самоотверженно, и овладение Севастополем стоило союзникам огромных жертв и усилий. А что было бы, если бы армейская жизнь построена была по-иному.

Но образованный военный инженер Николай Павлович, оглушенный собственным величием и уверенный в особости России, законсервировал военное дело на уровне 1815 года.

Из воспоминаний современника

Государь Николай Павлович, предвидя возможность столкновения с Европой, утешал себя мыслью, что развившаяся уже в то время система бессрочных отпускных (то есть солдат, выслуживших свой срок, но подлежащих мобилизации в случае войны. – Я. Г.) даст ему возможность противопоставить врагу свою многочисленную армию. В разговоре с бывшим тогда начальником штаба драгунского корпуса А. Е. Тимашевым, возражая на его замечания, что у нас плохое оружие, государь решительным тоном объявил, что у него численность войск будет такая, что он постоянно будет сильнее врагов, и потому никого не боится.

Русские солдаты были в большинстве своем вооружены ружьями времен наполеоновских войн.

Из дневника Льва Николаевича Толстого. 24 ноября 1854 года

…[В сражении под Инкерманом] неприятель выставил 6000 штуцеров (нарезные ружья. – Я. Г.), только 6000 против 30 тысяч. И мы отступили, потеряв 6000 храбрых.

Из «Воспоминаний неизвестного», опубликованных в «Русской старине» в июле 1894 года

Солдатская служба

Учить и бить, бить и учить были тогда синонимами. Если говорили: поучи его хорошенько, – это значило: задай ему хорошую трепку. Для «учения» пускали в ход кулаки, ножны, барабанные палки и т. п. Сечение розгами практиковалось сравнительно реже, ибо для этого требовалось более времени и церемоний, тогда как кулак, барабанная палка и т. п. были всегда под руками. Било солдат прежде всего их ближайшее начальство: унтер-офицеры и фельдфебели; били также и офицеры. Капралы и фельдфебели «дрались», так сказать, преемственно, по традиции. Ведь их тоже били несчетное число раз, прежде чем они научились уму-разуму, и вот, когда наступила их очередь учить других, они практиковали над своими подчиненными приемы той же суровой школы, которую прошли сами.

Большинство офицеров того времени тоже бывали биты дома и в школе, а потому били солдат из принципа и по убеждению, что иначе нельзя и что того требует порядок вещей и дисциплина.

Особенно сурово и бессердечно обращались со своими подчиненными унтер-офицеры и фельдфебели, предварительно прошедшие курс ученья в «палочной академии», как тогда называли в армии учебные кантонистские батальоны.

Вдоль выстроенной во фронт роты проходит такой «академист-фельдфебель» и останавливается перед молодым солдатом.

– Ты чего насупился? Сколько раз учить вас, что начальству следует весело смотреть в глаза! – кричит фельдфебель, сопровождая слова свои увесистой пощечиной.

Получив такое внушение, молодой солдат как-то жалостно щурит глаза, но это вовсе не удовлетворяет грозного учителя.

– Веселей смотри! Веселей смотри, тебе говорят, истукан ты этакий! – приказывает фельдфебель, продолжая наносить удары не умеющему «смотреть весело». Поучаемый солдатик таращит глаза на свое сердитое начальство, и губы его складываются в какую-то болезненную гримасу, долженствующую изображать улыбку.

Довольный своим «ученьем» фельдфебель удаляется, а старый ветеран с тремя нашивками на рукаве в утешение своему молодому товарищу и соседу говорит:

– Вот что значит, брат, настоящая служба: бьют и плакать не дают!..