Николай I, его сын Александр II, его внук Александр III

В этой характеристике не все справедливо. О полученном им образовании нельзя сказать «ниже среднего», а что касается того, что «он не был особенно силен», то это уже совершеннейшая ложь – Александр пальцами гнул монеты и ломал подковы. Это был настоящий русский богатырь, который хорошо знал свои качества и не только не скрывал их, но, напротив, при случае, бывало, и проявлял. Александр III при всем этом был глубоко русским человеком, у которого любовь ко всему отечественному – в изначальном смысле слова – от «отцов» и «отчизны» – переходила в матерый национализм. Даже вековой традиционализм европейских дворов, где внешние национальные различия были минимальными, был сразу же нарушен новым русским монархом. Сделано же это было быстро, неожиданно и в стиле предыдущих самодержцев, очень любивших менять военную форму. Вспомним хотя бы прадеда и деда Александра – Павла и Николая. Да только поворот в этом деле был настолько крут, что оба предка Александра перевернулись бы в гробах, если бы им привиделось такое. Александр немедленно распорядился упростить военную форму и сделать ее более удобной. В этом смысле он действовал в духе Потемкина и Суворова. Но была здесь и другая сторона – форма стала национальной. Всех военнослужащих переодели в русские полукафтаны и шаровары, перепоясав их цветными кушаками и надев на головы барашковые шапки. Прежде всех были переодеты генералы свиты. Когда после введения этого новшества состоялся первый придворный прием, то только один из генералов свиты – необычайно спесивый, заносчивый и очень недалекий князь А. И. Барятинский, командир Преображенского полка, болезненно гордившийся полковым мундиром и своей принадлежностью к славному аристократическому братству офицеров лейб-гвардии, – нарушил приказ и явился на прием в прежнем мундире. Когда же министр двора сделал ему в связи с этим замечание, то князь ответил, что мужицкой формы он носить не станет. Этот ответ был равнозначен отставке, и князю пришлось донашивать свой старый мундир в Париже, но уже частным человеком.

Не только лощеных генералов свиты и камергеров двора поражала эта внезапная и резкая перемена. Даже такой прогрессист и либерал, каким был известный судебный деятель А. Ф. Кони, поразился, увидев на Александре III русскую рубашку с вышитым на рукавах цветным узором.

Другой характерной чертой нового царя была его бережливость, доходящая до предела. Он носил одежду – брюки, тужурку, пальто, полушубок, сапоги – до тех пор, пока они не начинали разваливаться. И тогда царь чинил и латал их до последней возможности, причем и изначально это были самые простые вещи – сапоги не были даже офицерскими, а солдатскими, тужурка не из тонкого сукна, рубашки – не из-за границы, а из ивановского холста. И жить он стал не в прежних апартаментах Зимнего дворца, а в маленьких комнатках дворца в Гатчине, где до него жили слуги. Новый император навел строгую экономию во всех отраслях государственного управления, особенно сильно урезав расходы дворцового ведомства. Он сильно сократил штат Министерства двора, уменьшил число слуг и ввел строгий надзор за расходованием денег и в своей семье, и в семьях Великих князей.

Александр III запретил закупку для своего стола заграничных вин, заменив их крымскими и кавказскими винами, а число балов ограничил четырьмя в год.

Летом царская семья жила в Петергофе, занимая маленький дворец Александрию, и лишь однажды в сезон – 22 июля – праздновала день тезоименитства Марии Федоровны. И в Александрии, как и в Гатчине, жизнь царя и царицы проходила в непрерывных трудах и заботах, и только после окончания лагерного сбора в Красном селе, завершавшегося большим парадом, раздачей наград и производством в офицеры, семья уезжала в финские Шхеры, где и ждал их всех настоящий отдых.

Министры могли приезжать сюда в самых исключительных случаях, а государственные бумаги привозили и увозили фельдъегери.

Сколько стрел было выпущено в него левыми журналистами и писателями-эмигрантами по поводу его тупости и невосприимчивости к искусству! А он чаще, чем кто-либо, бывал в опере, очень хорошо музицировал, а на тромбоне играл столь искусно, что участвовал солистом в дворцовых квартетах.

В 1869 году у цесаревича начал собираться маленький оркестр медных духовых инструментов, в который входил он сам и еще восемь музыкантов – офицеров гвардии. С течением времени кружок разросся и в 1881 году превратился в «Общество любителей духовой музыки». Было бы преувеличением утверждать, что там играли музыканты высокого класса, но репертуар был разнообразен, и оркестранты становились год от года все более искусными.