Николай I Освободитель

— Ну да, — я кивнул. — Вот эту практику, когда повивальной бабкой может стать только женщина пожилая, мы будем ломать через колено. И вообще, выражение-то какое отвратительное «повивальная бабка». У нас будут только акушерки.

— А как же традиции? — Растерялся профессор, — да и мнение общества…

— К черту такие традиции, которые мешают прогрессу, — я, сев на любимого конька — Воронцов, который все эти аргументы слышал от меня уже несколько десятков раз картинно закатил глаза — принялся объяснять будущему директору родильного госпиталя и института акушерства политику партии. — Я, как видите, тоже не войной занимаюсь, как это чаще всего великие князья делают, а совсем даже наоборот. И вообще, если размышлять логически, кого выгоднее обучать, того кто потенциально может прожить пятьдесят лет или того, кто десять? Средств в каждого студента будет вложено одинаково, но в первом варианте отдача будет в пять раз больше. Понимаете меня?

— Понимаю, — немного растерянно от моего напора ответил акушер, — по правде говоря, никогда не рассматривал этот вопрос с такой стороны.

— А вы рассмотрите при случае. Ладно, помещение подходит, подходит же, Нестор Максимович, я правильно понимаю?

— Да… Да, подходит, — немного сбитый с толку перескоком с одной мысли на другую кивнул собеседник. Он потер массивный подбородок, еще раз огляделся и еще раз кивнул, уже видимо своим мыслям.

— Тогда нужно заняться ремонтом, — я повернулся к Воронцову, — поможете все организовать Семен Романович? А то, боюсь, облапошат меня, не знающего специфики этого дела. Я вам основные пожелания распишу, а дальше вы уж будьте любезны, найдите мне подходящего человека, на которого этот вопрос свались можно.

— Я, Николай Павлович, из Лондона вернулся меньше года назад, — усмехнулся воспитатель, — вы думаете я тут в Петербурге знаю много подвизавшихся на строительной ниве специалистов?

— Я уверен, что вы знаете людей, которые знают таких людей, — выдав данную сентенцию я поднял вверх палец и уверенно посмотрел в глаза Воронцову, тот не нашел что ответить на такой пассаж. — Не нужно прибедняться Семен Романович, уверен, вашим связям может любой позавидовать.

— Хорошо, — кинул Воронцов, — посмотрим, что можно сделать.

В общем, дело, постоянно сопровождаемое моими побудительными пинками — то, как тут все делалось неспешно, меня порой просто приводило в бешенство — сдвинулось с мертвой точки. Непосредственным руководством я, по правде сказать, не занимался. Меня достаточно ловко и даже в некотором роде тактично отодвинули в сторону, оставив за великим князем и «патроном» только разработку концепции, общий контроль и представительские функции.

Последнее было нужно для, как это не пошло звучит, выбивания средств из родственников и остальных особ «высшего света» на благое, богоугодное и что немаловажно — полезное для всех дело.

Пять тысяч рублей скрипя зубами пожертвовала мамА. Ей вообще вся моя активная деятельность крайне не нравилась, и вдовствующая императрица всей душой желала сделать из меня ученого, отдав в Лейпцигский университет. Однако, видимо Александр все же смог сжать свои тестикулы в кулак, и этому проекту в итоге показали «красный свет».

После того, как пожертвование сделала императрица, дело пошло гораздо более гладко. В это время авторитет, репутация и прочие формы понтования значили существенно больше чем в будущем, поэтому и на благотворительность порой тратились достаточно приличные деньги. Кто жертвовал сто рублей, кто пятьсот, князья — в основном княгини, понятное дело, начинание-то все ж проходило скорее по женской части — графья и прочая чиновничья и сановная верхушка империи — тысячу, иногда две.

Отличилась, впрочем, в этом вопросе жена Александра императрица Елизавета Алексеевна, которая пожертвовала на благое начинание целых двадцать тысяч рублей, чего с головой хватило на то, чтобы сделать в выделенном из казны здании ремонт, закупить оборудование и нанять персонал. Объяснялась такая щедрость, как мне потом объяснил Воронцов, очень просто. МамА женщиной была крайне авторитарной, ходил при дворе даже слух, что в ту памятную ночь, когда убили Павла, она порывалась обратиться к войскам и объявить себя новой самодержавной правительницей по примеру предыдущих двух Екатерин, даже не смотря на принятый незадолго до этого закон о престолонаследии, шансов ей, в общем-то, особых не дававший. Так это или нет, однако о характере человека говорит хорошо, и после воцарения Александра именно Мария Фёдоровна оставалась, так сказать «первой леди», что естественно Елизавету Алексеевну жутко бесило. Накладывалось на это еще и то, что отношения в императорской чете были весьма прохладными, более того последний год император практически открыто изменял своей жене с Марией Антоновной Нарышкиной, которая быстро превратилась в такую себе «официальную» фаворитку императора.