Николай I Освободитель. Книга 3 (СИ)

Жизнь в пограничье, да еще и с такими шебутными соседями — дело неспокойное. Но она всяко куда более сытная чем в далекой уже полузабытой к этому времени Новгородской губернии. Тут на юге пятнадцать пахотных десятин хоть и требовали от крестьянского семейства тяжелой работы от зари до зари, однако и вознаграждали за усердие более чем щедро. В первый же год распаханная тяжелыми плугами степь — пришлось влезать в долги и нанимать специального человека с железным плугом и четверкой тяжеловозов — дала невиданный доселе урожай. Две тысячи пудов хлеба! Да не ржи какой-нибудь или овса, что в основном сеют на севере — пшеницы! При цене в двадцать пять копеек за пуд, которую дали оптовые скупщики, Ефим продал полторы тысячи пудов и заработал триста восемьдесят рублей! Серебром! Крестьянин даже не и не думал, что ему удастся когда-нибудь подержать в руках такие деньги.

Этой суммы — годовое жалование армейского капитана на секундочку — Сидоровым хватило не только рассчитаться с частью долгов, купить различный нужный в быту скарб, большую часть которого пришлось оставить на старом месте, но даже приобрести четверку так необходимых в крестьянском быте лошадей. Местные низкорослые, но при этом неприхотливые и изрядно выносливые черкесские лошади вышили семье Сидоровых всего в 150 рублей за всех.

— Отправил, — спустя минут пятнадцать отец семейства вернулся в дом, который старшие сыновья как могли превращали в натуральную крепость. Теперь им втроем предстояло продержаться в обороне до тех пор, пока не подойдет подмога. В том, что подмога подойдет, крестьяне не сомневались — система охраны рубежей была вытроена за последние годы более чем крепко. Более того, линия основных укреплений потихоньку сдвигалась к югу. Пару лет назад были заложены крепости Грозная, Внезапная, Бурная, мелкие набеги чеченов на левый берег Терека уже вроде бы почти прекратились. И вот на тебе опять… — Видно что-то?

Сумерки как это обычно бывает на юге, быстро сменились полной темнотой. Защитники импровизированного укрепления затаились и через окно, повернутое к западу с тревогой следили за догорающим у соседей пожаром.

— Бабах! — Услышав какое-то движение за окном, Степан недолго думая нажал на спуск. Ружье больно лягнуло в плечо, и помещение мгновенно заполнилось густым пороховым туманом. Впрочем, судя по вскрику боли снаружи выстрел не пропал зря. — Перезаряди!

Степан сунул ружье в руки младшего брата, а сам схватил второе. Прислушался. Снаружи было слышно, как несколько людей копошатся на подворье. Явно с не самыми добрыми побуждениями.

— Скот уводят, — с болью в голосе прокомментировал очевидное Ефим.

Последующие урожаи уже конечно не были столь богаты как в первый год. Во-первых, и земля, отдав все сразу потеряла девственную плодовитость, а во-вторых часть угодий все же в итоге оставили под паром перейдя сначала на традиционное трехполье, а потом по совету губернского агронома, который ездил по фермам и давал привыкшим к совсем другой модели хозяйствования крестьянам ценные консультации, — причем, что характерно, совершенно бесплатно, за государев кошт — на более продвинутое четырехполье. С включением в севооборот полезных для почвы бобовых.

Да и цены на зерно после «богатых» шестнадцатого и семнадцатого годов, когда торговцы хлебом скупали все до чего могли дотянуться для организации поставок зарубеж, заметно просели.

В итоге из пятнадцати десятин — на самом деле чуть больше, на четвертый год собравшиеся с силами крестьяне смогли выровнять часть неудобий и увеличить посевную площадь еще на пару десятин — зерном была засеяна только половина. Однако и этого семье хватало чтобы выстроить большой кирпичный дом — сорок рублей за материалы и двадцать за работу — добавить к нему теплый хлев, и прикупить пару буренок. Пара буренок к весне 1821 года превратилась в четверку, а забитый прошлой осенью годовалый теленок обеспечил семью мясным столом на ближайшие полгода.

— Надо попробовать перехватить, — попытался было влезть младший, но тот же получил от отца смачного подзатыльника.

— Куда? Сиди уж. Порежут тебя, в темноте и не заметишь кто.

— А если они красного петуха пустят? — Высказал резонное замечание Степан.

— Тогда попытаемся прорваться, а пока — сиди тихо, глядишь пронесет и не полезут в дом, — Ефим помолчал пару секунд и добавил, — после острастки-то.

Не пронесло. В дверь настойчиво грюкнули и на ломаном русском с характерным акцентом обитателям жилища предложили выйти по-хорошему. Иначе, дескать, они подожгут все хозяйство и вся недолгая.

— Значить так, — Ефим после короткого раздумья жестами подозвал сыновей и тихо зашептал в подставленные для этого уши. — Я дергаю дверь, вы вдвоем выскакиваете, сразу палите из ружей в тех, кто окажется с той стороны и даете деру в темноту. К реке, спрячетесь в камышах.

— А ты, бать, не с нами, что ль? — Удивился Степан.