Николай II

Время социальных потрясений всегда чревато аберрациями сознания, излишними надеждами, повышенной эмоциональностью, распространением всевозможных легенд и мифов. Эту дань истории вынуждены платить все современники «смутного времени». Так мифология входит в живую ткань реальных событий, становится их неотъемлемой частью. Истина спаивается с вымыслом, правда теряет свою остроту. Постепенно получается странный сплав, в котором жестко переплетены реальные события и предания о них, биографии исторических деятелей включают в себя сказочные мотивы; «небывшее» становится «бывшим». Биография последнего русского царя — тому поучительный пример. Перефразируя известное выражение классика марксизма, можно сказать, что он — не только зеркало русской политической, социальной жизни конца XIX — начала XX века, но и символ погибшей в 1917 году империи. С Николаем II связано много легендарных историй, без которых, однако, невозможно писать его биографию.

Одна из историй касается православного монаха Авеля — прорицателя, предсказавшего кончину императрицы Екатерины II, время и подробности смерти ее сына Павла I, Отечественную войну 1812 года и сожжение Москвы. В 1825 году он предвидел кончину Александра I, восстание декабристов и воцарение Николая I, а также то, что он «проживет тридцать лет». С Авелем связывают и легенду о будущем династии Романовых, удивительным образом оказавшуюся востребованной именно в годы Первой российской революции.

«Напомнили мне сегодня, — записал в дневнике в феврале 1905 года публицист С. Р. Минцлов, — очень давно слышанный мною рассказ об разговоре Николая I с известным Авелем. Николай велел его позвать к себе и спросил, кто будет царствовать после его сына, Александра II.

— Александр, — ответил Авель.

— Как Александр? — изумился император. — Старшего сына моего [сына] зовут Николай! (в то время последний был жив и здоров еще).

— А будет царствовать Александр, — повторил Авель.

— А после него?

— После него Николай.

— А потом?

Монах молчал; царь повторил вопрос.

— Не смею сказать, государь, — ответил тот.

— Говори.

— Потом будет мужик с топором! — сказал Авель. Рассказ этот я слышал еще мальчиком в царствование Александра II».

Апокрифический рассказ, безусловно, не должен рассматриваться как правда (тем более что Авель скончался за двенадцать лет до рождения старшего сына будущего Александра II). Но востребованность такого рода историй показательна сама по себе. В 1905 году «мужик с топором» действительно громко заявил о своих правах на царство. О «простонародном мистике» вспомнили тогда, когда, казалось, его предсказания начинают исполняться. Впрочем, и в дальнейшем, десятилетия спустя, апокрифические рассказы, связывавшие Авеля и последнего русского самодержца, в монархической среде встречались с интересом и доверием. В этих рассказах Николай II выступает в качестве жертвы Богу за грехи России и ее народа. Жизнь и смерть последнего царя якобы были предсказаны задолго до его рождения.

Весьма примечательны воспоминания обер-камерфрау императрицы Александры Федоровны М. Ф. Герингер о хранившемся еще со времен Павла I ларце с предсказаниями Авеля. Сын Екатерины Великой завещал вскрыть ларец через сто лет после своей смерти. 12 марта 1901 года Николай II исполнил завещание предка. После этого «государь стал поминать о 1918 годе, как о роковом годе и для него лично, и для династии». Аналогичная информация содержалась и в статье некоего А. Д. Хмелевского «Таинственное в жизни Государя Императора Николая II», в которой, правда, днем вскрытия пакета «с информацией» названо 11 марта[81]; и в работе П. Н. Шабельского-Борка (убийцы отца писателя В. В. Набокова — Владимира Дмитриевича). Смысл подобных рассказов, достоверность которых проверить невозможно, заключается в том, чтобы доказать предопределенность судьбы Николая II, отведя от него вину в бездействии и слабохарактерности. Получалось, что царь знал о грядущей трагедии и потому не противостоял судьбе.

Это «знание», согласно апокрифическим рассказам, было у него и после посещения Саровской пустыни в 1903 году. Тогда он познакомился с письмом святого Серафима, которое тот составил незадолго до смерти, адресовав тому царю, который приедет, как писал Саровский старец, «особо обо мне молиться». «Что было в письме, осталось тайной, — сообщает мемуарист, — только можно предполагать, что святой прозорливец ясно видел все грядущее, а потому предохранял от какой-либо ошибки, и предупреждал о грядущих грозных событиях, укрепляя в вере, что все это должно совершиться не случайно, а по предопределению Предвечного небесного Совета, дабы в трудные минуты тяжких испытаний Государь не пал духом и донес свой тяжелый мученический крест до конца».