Николай II

Представительская миссия входила в круг его обязанностей и в последующие годы. В октябре 1892 года присутствовал в Афинах на двадцатипятилетнем юбилее свадьбы короля Георга и королевы Ольги, в январе 1893 года — в Берлине на бракосочетании сестры императора Вильгельма II принцессы Маргариты с принцем Фридрихом-Карлом Гессенским. В июне того же года провел десять дней в Англии по случаю бракосочетания принца Йоркского (будущего короля Георга V) и принцессы Марии Текской. Это был фактически первый его визит в Лондон (в Англии с родителями бывал еще в 1873 году, на от той поездки ничего в памяти не сохранилось). Матери сообщал: «Я никогда не думал, что город так сильно мне понравится». Здесь собралось приятное общество: родственники со всей Европы, большинство которых он хорошо знал. В тот визит случались забавные истории: из-за их сходства с принцем Георгом придворные несколько раз путались, поздравляя Николая со счастливым браком!

Обязанностей год от года становилось все больше. В 1889 году цесаревичу было пожаловано флигель-адъютантство. Теперь не только по положению, но и по должности, как член свиты, выполнял определенные функции (присутствия, дежурства). Одновременно с этим именным высочайшим указом он был назначен членом Государственного Совета и членом Комитета министров. Вскоре, описывая свое житье-бытье в послании Сандро, Николай Александрович заметил: «Во-первых, я стал твоим товарищем по свите, сделавшись флигель-адъютантом; мой восторг не имел границ! Кроме того, я назначен членом Государственного Совета и Комитета министров, предоставляю тебе судить об этом! Во-вторых, я служу с 1 мая в Гусарском полку и крепко полюбил свое новое дело».

Несомненно, что ему всегда была в радость военная служба. Сидеть в Государственном Совете и Комитете министров, слушать споры и пререкания сановников по различным вопросам государственного управления не всегда интересно. Здесь было много рутины, утомительных и продолжительных схоластических споров. И хоть своими обязанностями он никогда не пренебрегал и аккуратно высиживал на заседаниях, душа рвалась в родную и близкую гвардейскую среду, где властвовали порядок, дисциплина, где он был нужен, где чувствовался дух товарищества и дружбы. Но его положение и здесь налагало ограничения: нельзя забывать о своем происхождении и непозволительно сближаться с кем-либо более положенного по службе.

Родители зорко следили за поведением старшего сына. Особенно щепетильной была мать, придававшая огромное значение соблюдению писаных и неписаных норм и правил, всему тому, что называлось «приличием». Цесаревич это знал и старался ничем не огорчать «дорогую Мама», которой постоянно отправлял подробные письма-отчеты о своих служебных делах. В одном из первых таких посланий, относящихся к лету 1887 года, сообщал: «Теперь я вне себя от радости служить и с каждым днем все более и более свыкаюсь с лагерною жизнью. Каждый день у нас занятия: или утром стрельба, а вечером батальонные учения, или наоборот. Встаем утром довольно рано; сегодня мы начали стрельбу в 6 часов; для меня это очень приятно, потому что я привык вставать рано… Всегда я буду стараться следовать твоим советам, моя душка Мама; нужно быть осторожным во всем на первых порах!».

С января 1893 года цесаревич служил в должности командира 1-го («царского») батальона лейб-гвардии Преображенского полка. Очень дорожил службой, безусловно исполнял требования уставов, весь «воинский артикул». Его непосредственный начальник — командир Преображенского полка великий князь Константин Константинович — записал в своем дневнике 8 января 1893 года: «Ники держит себя совсем просто, но с достоинством, со всеми учтив, ровен, в нем видна необыкновенная непринужденность и вместе с тем сдержанность; ни тени фамильярности и много скромности и естественности». Прошел год, и впечатления командира не изменились: «Ники держит себя в полку с удивительной ровностью; ни один офицер не может похвастаться, что был приближен к цесаревичу более другого. Ники со всеми одинаково учтив, любезен и приветлив; сдержанность, которая у него в нраве, выручает его».

Никто не знал, когда наступит срок воцарения старшего сына Александра III. Не знал этого и сам Николай Александрович. Но мысль о том, что ему в будущем грядет невероятно тяжелая и ответственная царская ноша, как позже признался, повергала его в ужас. Никогда и ни с кем, ни письменно, ни устно, цесаревич ни разу не затронул эту тему. Он старался об этом не думать и делал то, что ему надлежало делать. В 1890 году окончились его учебные занятия, «раз и навсегда», как заметил в дневнике. Дальше ждала регулярная военная служба и участие в деятельности государственных учреждений.