Николай II

Древний город кишел полицией. Стиль работы охранных служб предусматривал использование двойных агентов для донесений о деятельности революционеров. Один из этих двойных агентов по фамилии Богров заверил власти, что в город просочились террористы, готовые к решительным действиям. Для того чтобы бравый агент мог наблюдать за ними и по возможности разоблачить, власти выдали ему билет в городской театр на торжественный спектакль 1 сентября 1911 года, где ожидалось высочайшее присутствие царя с дочерьми, двора и всех министров. «Пригласительные билеты в театр – именные, и никому передаваемы быть не могут… Форма одежды: для дам – белые или светло-серые вырезные туалеты, без шляп. Для кавалеров – белый форменный сюртук при орденах или фрак», – значилось в приглашении. Спектакль уже близился к концу, когда во время второго антракта, в 11 часов 30 минут вечера, к Столыпину, стоявшему перед первым рядом кресел, подошел одетый во фрак молодой человек и всадил в премьера две пули почти в упор. Столыпин пошатнулся; но, прежде чем опустился в кресло, повернулся к императорской ложе и осенил ее широким крестным знамением уцелевшей левой рукой – правая была прострелена. По свидетельству присутствовавшего при сем генерала Спиридовича, в возникшей суматохе покушавшийся попытался было смешаться с толпою и скрыться, но отважный генерал настиг его, нанес удар саблей – и был поражен, узнав в покушавшемся Богрова: он понял, что под маской тайного агента действовал предатель. Пока полицейские уводили Богрова, отбив от толпы, готовой растерзать его в клочья, оркестр, чтобы остановить панику, заиграл гимн. Бледный как полотно государь подошел к барьеру императорской ложи и стал у всех на виду, как бы показывая, что он – на месте, на своем посту. Публика возгласила: «Ура!»; приветствовав ее, он покинул театр, когда смолкли звуки оркестра. При виде такого спокойствия венценосца многие подумали: а сознавал ли он до конца, что произошло? Понимал ли он, какого блистательного советника лишился, осознавал ли, что и сам, может быть, чудом избежал гибели? В действительности же он более, чем прежде, положился на Бога. В виду страшных событий Николай мог бы остановить торжества. Но ему казалось, что он не имеет права изменять протокол: точно так же, как за пятнадцать лет до того он, несмотря на омрачившую его коронацию ходынскую катастрофу, отправился на бал к французскому послу, хотя по всей Москве стояли стон да слезы, он не придал должного значения убийству своего премьер-министра в переполненном театре. Гибель на его глазах Столыпина от рук злодея не показалась ему событием достаточно весомым, чтобы внести поправки в программу торжеств. И то сказать, он уже давно не находил общего языка с этим непримиримым государственным мужем. Скажем так: исчезновение его с политической сцены – оно, пожалуй, и к лучшему. На следующий день царь выехал из Киева для присутствия на больших военных маневрах в Чернигове.[182] В его отсутствие болящая царица пригласила Распутина, чтобы он пособил ей своими святыми словами. Вот что сказала она своим домочадцам: «Никакой страже не удалось уберечь Столыпина – и никакой страже не удастся уберечь императора. Только молитвами отца Григория, возносящимися ко престолу Всевышнего, можно ждать исцеления».

Появление Распутина не осталось незамеченным – и снова придворный мирок пустился в пересуды. 13 сентября Ея Превосходительство мадам Богданович записывает в своем дневнике: «Мельком слышала рассказ, что Распутин был у царицы в Киеве, был ею вызван из Петербурга. Боже! Это что-то умопомрачительное! Это поистине кошмарно, что творится вокруг бедного царя. Царь едет в Чернигов, в это время царица принимает Распутина и, того гляди, вызывала этого мужика для совета, как заместить Столыпина, убитого не кем иным, как охранкой. Разве это не кошмар? Прямо страшно! Вырубова – это большая сила… Утеривается престиж русской семьи, которая должна бы служить образцом добродетели для всех нас. Никогда у нас родство и кумовство не играли такой роли, как теперь».

Пятого сентября, после четырех дней отчаянной борьбы за жизнь, Столыпин скончался от полученных им тяжких ран. Весть о смерти премьера вызвала бурю негодования в городе, тем более что Богров был хоть и крещеным, но евреем.[183] Националистические круги кипели – по улицам шествовали орды манифестантов под лозунгами: «Жиды убили Столыпина! Бей жидов!» Стоило больших трудов удержать их от погрома. Вернувшись 6 сентября из Чернигова, государь долго молился у смертного одра своего верного слуги. Преемником Столыпина царь назначил В. Коковцева – самого яростного противника Столыпина. Этот последний за несколько дней до своей трагической кончины сказал самодержцу с горькой иронией: «Если Ваше Величество желает твердой власти, которая не исключает последующих реформ, я – ваш человек. Если вы желаете остановки в деле реформ или даже движения назад, обратитесь к Дурново. Но если Ваше Величество желает топтания на месте, обратитесь к Коковцеву».