Николай II без ретуши

Государь только покачал головой и ответил, что я придаю слишком много значения слухам. Нет, пока он был на престоле, он, конечно, не ожидал войны ни с Японией, ни с каким‑либо другим государством. Его ответы звучали очень уверенно. Я принял предложение встать во главе дела по эксплуатации лесной концессии на Ялу.

Прошел год. Я получил сведения, что русская дипломатия решилась на новую авантюру. На этот раз она собиралась продолжить Сибирский путь до границы Кореи и объявить эту страну аннексированной Российской Империей. Я сел и написал очень резкое письмо министру двора барону Фредериксу, в котором сообщал ему, что слагаю с себя полномочия по руководству делом концессии на Ялу и предсказываю в ближайшем будущем войну с Японией. Я не пожалел слов, чтобы выразить свое крайнее неудовольствие. Я заявил, что как верноподданный Государя и человек, не утративший здравого смысла, я отказываюсь иметь что‑либо общее с планами, которые ставят под угрозу сотни тысяч невинных русских людей. Фредерикс пожаловался Государю. Никки был очень огорчен моими резкими словами и просил меня изменить мое решение. Я ответил довольно запальчиво: нет.

Во всяком ином случае уход от дела его главного руководителя делается всегда достоянием гласности, но барон Фредерикс полагал, что если мое разноглаcие с Царем получит огласку, то это может иметь неблагоприятное влияние на ход дела на Дальнем Востоке. Вне небольшого круга наших родственников и друзей никто так и не узнал, что Великий Князь Александр Михайлович перестал участвовать в работах комиссии по эксплуатации лесной концессии на Ялу. Это случилось в 1902 г. Два года спустя в политических кругах утверждали, что виновник русско‑японской войны был зять Государя с его авантюрой на Ялу! Только после того, как большевики опубликовали документы, найденные в архивах Министерства двора, роль, которую я сыграл в событиях, предшествовавших Русско‑японской войне, перестала быть секретом.

Из воспоминаний Владимира Иосифовича Гурко (Ромейко-Гурко):

Если тут не были замешаны никакие личные корыстолюбивые цели, то упрямое фантазерство, а в особенности безграничное честолюбие играли зато первенствующую роль, а отнюдь не забота о русском народном благе и величии России. Если история свяжет имя Безобразова с нашим разгромом на Дальнем Востоке, т. е. с тем событием, которое явилось первым звеном в цепи разнообразных причин, приведших к развалу Русское государство, то едва ли она ошибется. (…) Приблизительно к половине декабря 1903 года положение наших переговоров с Японией было следующее: Япония желала, чтобы мы ей уступили всю Корею и, кроме того, установили пятидесятиверстную нейтральную полосу по обе стороны маньчжурско-корейской границы. Мы же по настоянию Безобразова, поддерживаемого в этом адмиралом Алексеевым, соглашались уступить Японии Корею лишь по 39‑й параллели, т. е. с сохранением за нами устьев Ялу и, следовательно, всей территории концессии. (…) 15 декабря 1903 года у государя было вновь совещание, на котором участвовал великий князь Алексей Александрович, министры Ламздорф и Куропаткин и управляющий делами Комитета по Дальнему Востоку Абаза. Совещание это единогласно признало, что переговоры с Японией необходимо продолжать. Государь при этом вновь сказал: «Война безусловно невозможна. – И прибавил: – Время – лучший союзник России. Каждый год ее усиливает». Тем не менее полного согласия на японские условия мы не выражали, а продолжали уступать по мелочам, весьма растягивая переговоры. Так продолжалось до самого отзыва японцами 25 января 1904 года своей миссии из Петербурга. Мы продолжали принимать некоторые меры к усилению нашей военной мощи на Дальнем Востоке, впрочем, преимущественно на бумаге, продолжая одновременно уступать японцам по разным мелким вопросам, продолжали не желать войны и тем не менее отстаивать часть Северной Кореи, а также противиться укреплению японцами Корейского пролива на корейском берегу. Решено было не признавать за сasus belli[6], если японцы высадят свои войска в Южной Корее, но не допустить их высадки в Северной. Продолжали мы в особенности быть уверенными в огромном превосходстве нашего флота над японским и потому не допускали и мысли, что японцы сами на нас нападут.

Из воспоминаний великого князя Александра Михайловича:

Меня он не боялся. Как часто, когда я спорил о полной реорганизации флота, которым руководил дядя Алексей согласно традициям XVIII века, я видел, как Государь в отчаянии пожимал плечами и говорил монотонно: «Я знаю, что ему это не понравится. Говорю тебе, Сандро, что он этого не потерпит».

«В таком случае, Ники, ты заставишь его это потерпеть…»

«Но что я могу с ним сделать?»

«Ты ведь Царь, Ники. Ты можешь поступить так, как это необходимо для защиты наших национальных интересов».

«Все это так, но я знаю дядю Алексея. Он будет вне себя. Я уверен, что во дворце услышат его крик».