Их заседание длилось несколько часов. Я же в роли «enfant terrible» ожидал их на палубе.
«Ваша взяла, – сказал Авелан, появляясь на палубе, – мы приняли неизменное решение эскадры на Дальний Восток не посылать».
«Неизменность» решения Никки продолжалась десять дней. Он все же в третий и в последний раз переменил его. (…) 14 мая – в девятую годовщину коронации – наш обед был прерван прибытием курьера от Авелана: флот уничтожен японцами в Цусимском проливе, адмирал Рожественский взят в плен.
19 мая 1905 г. Четверг. Чудовищные события в Тихом океане превосходят все вероятия. (…) Когда я во вторник у Богдановича узнал истинное положение дел, еще до теперешних подробностей, то я сказал: конец России самодержавной и, в лучшем случае, конец династии. На чудо рассчитывать нечего. Победа на суше едва ли что может изменить, ибо просто опрокинуть японцев мало, их надо истребить, а для этого у нас нет нужного перевеса, нет даже простого равенства сил, наличных сил, не говоря о расстояниях, обстановке и пр. И всего ужаснее ждать объяснений, как могли суда Небогатова сдаться в плен. Я высказал догадку, что тут измена и что взбунтовавшаяся команда попросту связала офицеров.
…весь избитый, с подбитым носовым казематом, совершенно развороченным носом, изрешеченными трубами и сильным пожаром на рострах, выходит из строя «Ослябя», под креном около 15 градусов на левый борт; он сидит носом до клюзов, но еще держится, стреляет и старается справиться с креном, который все увеличивается. (…) Эскадра проходит мимо «Осляби» в расстоянии около 120 сажен, он застопорил машины и уже совершенно лег на левый борт, зарывшись всем носом в воду и приподнявшись кормой. Никогда в жизни не забуду я картины этой гибели: я увидел его немного вперед нас, он все больше и больше ложился набок, несколько сот человек толпились на правом борту, не зная, откуда ждать помощи, некоторые были совсем голые, другие только наполовину разделись. В эту группу погибающих людей то и дело попадали японские снаряды и рвались в ней. Когда мы поравнялись с ним, он оголил уже всю свою правую подводную часть до киля; его блестящая обшивка походила на мокрую чешую морского чудовища, и вдруг, как по команде, все люди, толпившиеся на правом борту, бросились по этой чешуе вниз; одни, стоя, соскальзывали на ногах, другие падали и катились им под ноги, третьи скатывались на животе головой вниз. Большинство из них разбивалось о боковой киль и попадало в воду уже искалеченными, в воде же образовалась невообразимая куча тонущих, взывающих о помощи и топящих друг друга тел, над которыми все время не переставали рваться неприятельские снаряды. Еще несколько секунд, и «Ослябя» исчез под водой.
Когда я сказал, что – конец династии, меня спросили, что же делать. Я сказал: переменить династию. Но, конечно, если бы я верил в чудеса и в возможность вразумить глупого, бездарного, невежественного и жалкого человека, то я предложил бы пожертвовать одним-двумя членами династии, чтобы спасти ее целость и наше отечество. Повесить, например, великих князей Алексея и Владимира Александровичей, Ламздорфа и Витте, запретить по закону великим князьям когда бы то ни было занимать ответственные посты, расстричь митрополита Антония, разогнать всю эту шайку и пламенным манифестом воззвать к народу, заключив мир до боя на сухом пути. (…) Богданович мне потом говорит: «Напиши это царю». Я говорю: «Бесполезно. Я не Бог, чтобы из бабы сделать мужчину, из Николая – Петра…»