Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти...

Об ужасном положении Штюрмера знал и тогдашний министр юстиции Керенский, и последующие за ним министры того же ведомства, и все вообще „начальствующие лица“: родственники и друзья заключенных осаждали их всех просьбами умилостивиться и оказать содействие к облегчению страданий их жертв злобного торжества, но на все просьбы они отвечали злорадными отговорками, а то и прямо насмешками. Но все приедается быстро: развлечение, доставленное глумлением и издевательством над умиравшим, находившимся в полной их власти стариком, на которого сыпались площадные ругательства, толчки, пинки и побои (его много били по щекам), все это удовольствие надоело — хотелось чего-либо более пикантного. И вот люди, одетые в мундиры бывших доблестных русских воинов (…), придумали новый способ развлечения: поочередно „справа по одному“ они стали подходить к Штюрмеру и мочиться на его лицо. Когда он был уже в агонии и умирал, жена и другие хотели войти в комнату, их задержали караульные и объявили, что никого не пропустят. „Никого не пропустим! Пускай околевает при нас, и только при нас. Много чести ему прощаться с родственниками“». [237]

Заметим, что в приведенном выше отрывке речь идет не о «большевистских застенках», не о «сталинском ГУЛАГе», а о тюрьме «самого демократического правительства свободной России»! Обо всем этом был прекрасно осведомлен Керенский. Да что там Керенский! Знали об этом князь Г. Е. Львов, просвещенный поборник свободы профессор П. Н. Милюков, почтенные члены ЧСК, редактором стенографических отчетов которой был поэт А. А. Блок. Поэт не побрезговал соучаствовать в постыдном судилище над беззащитными людьми и даже отобразил свои впечатления в записках: «Последние дни императорского режима».

О том, что Блок хорошо знал, как содержатся заключенные ЧСК в камерах Петропавловской крепости, известно из его письма к матери от 18 мая 1917 года. В нем Блок пишет, что после допросов в помещении ЧСК Муравьев взял его с собой в крепость: «Муравьев взял меня, под предлогом секретарствования, в камеры. Пошли в гости — сначала к Воейкову (я сейчас буду работать над ним); это — ничтожное довольное существо (…) Потом пришли к Вырубовой (я только что сдал ее допрос); эта блаженная потаскушка и дура сидела со своими костылями на кровати»и так далее. [238] [239]

Главное, что пытались выбить из арестованных следователи ЧСК, были доказательства «измены» Императора и, в особенности, Императрицы. Узники Петропавловской крепости страдали за свою преданность Царю. Собственно, этого и не скрывали организаторы судилища. Ю. Ден вспоминает, что когда она была по своей просьбе доставлена к Керенскому и просила его выпустить ее из тюрьмы, между ними состоялся следующий разговор: «Я: Хочу спросить у Вас, почему меня арестовали. Политикой я никогда не занималась, она меня совершенно не интересует. (…)

Керенский: Послушайте… Во-первых, Вас обвиняют в том, что Вы добровольно остались с Их Величествами, хотя не имели никакого официального положения при Дворе». [240]