Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти...

Теперь представим, что все-таки Царская Семья думала, что ее собираются куда-то увозить. В связи с этим вызывает большое недоумение, что она взяла с собой драгоценности и золото и не позаботилась ни об иконе Федоровской Божьей Матери, ни о лекарствах для Наследника Цесаревича. Между тем, по словам Чемодурова, икона Федоровской Божьей Матери была особо почитаема Императрицей Александрой Федоровной. «С иконой этой Государыня никогда не расставалась и всегда имела у своего изголовья; куда бы Государыня ни отлучалась, хотя бы на короткое время, всегда брала эту икону с собой, и я не допускаю мысли, чтобы Государыня могла куда-нибудь отбыть, добровольно оставив эту икону».[1222]

Полагать, что Императрица при известии об отъезде в первую очередь позаботилась не о священной реликвии Дома Романовых, не о лекарствах для больного сына, а о золоте и бриллиантах, — значит осознанно клеветать на Государыню.

Примечательно и другое: в списке царских вещей, переданных Юровским[1223] по акту коменданту Кремля Малькову, нет тех драгоценностей (бриллиантов, золотой проволоки и так далее), которые якобы Юровский обнаружил возле Открытой шахты при уничтожении трупов. Список из золотых вещей составляет 42 предмета, который включает в себя портсигары, часы, цепочки и брошки, то есть то, что Юровский забрал еще в Ипатьевском доме.[1224]

Но кроме того, мы не уверены, что слово «лекарства» у Царской Семьи обозначало «драгоценности». Описывая дорогу из Тобольска в Екатеринбург, Великая Княжна Мария Николаевна в своем письме З. С. Толстой от 4/17 марта 1918 года писала: «Дорога была ужасная, трясло ужас как. <…> Но как ни странно, ничего стеклянного не разбилось. У нас были взяты с собой лекарства (выделено нами. — П. М.) , и это доехало благополучно».[1225]

Заметим, что Великая Княжна пишет письмо не в Тобольск, остальным членам Семьи, а в Петроград, где проживала Толстая. Несомненно, что для Толстой слово «лекарства» не могло означать «драгоценности», и поэтому весьма сомнительно, чтобы Мария Николаевна имела бы в виду именно их. Поэтому, скорее всего, речь в письме шла не о драгоценностях, а именно о лекарствах.

Как же тогда относиться к показаниям Теглевой? Вопрос этот сложный, но достаточно сказать, что далеко не всему в показаниях свидетелей в деле убийства Царской Семьи можно верить.

Как бы там ни было, «панцири из бриллиантов» и «каменные пояса», бывшие якобы на дочерях Государя, являются чудовищным преувеличением, если не прямой ложью Юровского, призванной объяснить причины длительного умерщвления Царской Семьи.

Но имеется еще одно обстоятельство, доказывающее ложь Юровского о «панцирях». Имеется информация, что уральские большевики еще задолго до убийства знали о том, что в одежде Великих Княжон зашиты бриллианты. Сейчас трудно назвать источник этой информации. Возможно, чекистам удалось завербовать Теглеву, возможно, она кому-то проболталась, возможно, ЧК удалось расшифровать слово «лекарства», которым Императрица обозначала драгоценности, но факт остается фактом — чекисты уже знали о существовании драгоценностей в одежде Великих Княжон, когда Царские Дети выехали из Тобольска в Екатеринбург. Пихнус Войков в разговоре с Беседовским рассказал: «Когда великие княжны прибыли вместе с Алексеем из Тобольска в Екатеринбург, чтобы присоединиться к „гражданину Романову“ и его жене, нам уже передали, что на себе они имеют множество драгоценностей. Однако по их прибытии мы их не подвергли обыску. Причиной этого был постоянный страх Юровского: у него не было в охране женщин, и он не хотел, чтобы мужчины слишком близко приближались к дочерям царя. Он говорил, что все это закончится изнасилованием, а после изнасилования ни о какой дисциплине речи уже идти не может. Юровский сказал: „В один день мы заполучим все драгоценности, зашитые в их ночных рубашках и корсетах“».