Николай II и Россия до 1917 года

Сравнивая калорийность питания рабочего до 1917 года и в СССР, американская исследовательница Элизабет Брейнер пришла к выводу, что уровень питания в калориях до революции 1917 года был вновь достигнут в СССР только в конце 50-х — начале 60-х годов ([http://www.echo.msk.ru/programs/staliname/639907-echo/ Цена достижений советской индустриализации] — по ссылке проф. Российской Экономической Школы (РЭШ) А. М. Маркевича). Тогда же (к концу 1950-х годов, при Н. Хрущеве), был проведен и пенсионный закон (сталинские пенсии для большинства людей были нищенскими), и началось массовой жилищное строительство — а до начала 1960-х годов и жилищные условия советских рабочих были гораздо хуже, чем рабочих в царской России до 1917 года ([http://www.up.mos.ru/cdz/sozkon/08_obusd/08_17dzd.htm С. Горин. Доходный жилой дом и его «карьера» в Москве.]; (Н. Петрова, А..Кокорин. Квартирный вопрос в России (до 1917 г) и в СССР); [http://old.kommunalka.spb.ru/history/history3.htm История коммунальных квартир в Ленинграде]; [http://old.kommunalka.spb.ru/history/history10.htm Данные опроса ИСАН СССР 1988 г.])

Жизнь крестьян в России к началу ХХ века

По опыту дискуссий о жизни крестьян в царской России знаю, что для доказательства тяжелой их доли нередко вспоминают, в частности, 12 писем из деревни Александра Николаевича Энгельгардта (Энгельгардт А. Н. Из деревни: 12 писем 1872–1887 гг. М., 1999 — в интернете см., например)

Не будем забывать, однако, что это письма из 1870\80-х годов — а положение крестьян с конца XIX века и до 1917 года быстро улучшалось. Не стоит забывать также, что А. Н. Энгельгардт был близок к народникам (и, собственно, в свою деревню Батищево был сослан в 1870 г в связи со студенческими волнениями, организованными, кстати, главным бесом народников — С. Нечаевым, прототипом Петра Верховенского в «Бесах» Достоевского. Понятно, что Энгельгардт, когда останавливался на жизни крестьян, писал прежде всего о бедах русской деревни тех времен.

Тем более с исторической точки зрения нельзя назвать отражающими всю полноту жизни крестьян произведения русских писателей, классиков русской литературы. Некрасов, Толстой, Короленко — они ведь писали именно о том, о чем болела душа, о бедах народных, хотя бы эти беды и касались только самых бедных, самых униженных самых оскорбленных. А сколько было этих самых бедных? 10–15 %? Вряд ли больше 20 %. Конечно, и это много, — и Россия того времени (и до сих пор) благодарна всем, кто писал об этом, — но, если мы занимаемся историей, то давайте изучать положение всех слоев крестьянства, а не только бедноты.

Возвращаясь к письмам Энгельгардта, замечу, что, по моему опыту дискуссий с оппонентами, они и цитируют эти письма обычно весьма выборочно. Например, расхожая цитата:

<<В нашей губернии, и в урожайные годы, у редкого крестьянина хватает своего хлеба до нови; почти каждому приходится прикупать хлеб, а кому купить не на что, те посылают детей, стариков, старух в «кусочки» побираться по миру. В нынешнем же году у нас полнейший неурожай на все… Плохо, — так плохо, что хуже быть не может. … Крестьяне далеко до зимнего Николы приели хлеб и начали покупать; первый куль хлеба крестьянину я продал в октябре, а мужик, ведь известно, покупает хлеб только тогда, когда замесили последний пуд домашней муки. В конце декабря ежедневно пар до тридцати проходило побирающихся кусочками: идут и едут, дети, бабы, старики, даже здоровые ребята и молодухи>>.

Тяжелая картина. Но не припомню, чтобы кто-то из оппонентов цитировал следующий абзац этого письма Энгельгардта: