Николай II. Отречение которого не было

Обер-прокурор Святейшего Синода А. Д. Самарин: «Трудно при современных настроениях доказать совпадение воли России и Царя. Видно как раз обратное»[65].

Всё напоминало настоящий мятеж министров против императора. В ответ на эти речи Горемыкин спокойно разъяснял, что «для него Царь и Россия — неразделимые понятия, что в его понимании существа русской монархии воля Царя должна исполняться, как заветы Евангелия, что он, пока жив, будет бороться за неприкосновенность царской власти».

Совещание 21 августа закончилось крайне нервно. Яхонтов писал: «Кризис вскрылся, нервность страшная. Много приходилось мне видеть Совет министров в неофициальной обстановке, но ничего подобного никогда в заседаниях не происходило»[66].

Почему поведение и оценки министров так резко поменялись при известии о решении императора, в чём причина этого категорического неприятия царского решения? Почему министры, вопреки логике и их собственному мнению, с такой настойчивостью боролись с решением царя?

Эмигрантский исследователь Г. М. Катков затрудняется ответить на вопрос о причинах министерского демарша. Он пишет: «Трудно понять, что было подлинной причиной этой чрезвычайно эмоциональной — теперь можно бы даже сказать иррациональной — реакции на решение, которое, в конце концов, было достаточно мотивированно и вполне соответствовало статусу монарха. Кроме того, ведь и сам Совет в течение нескольких недель добивался перемен в Верховном Главнокомандовании. С Государем во главе армии координация действий Ставки и гражданского управления, по всей вероятности, улучшилась бы»[67].

Один из главных участников событий, министр иностранных дел Сазонов в своих воспоминаниях не высказал ничего принципиально нового, помимо того, что он говорил на заседаниях Совета министров: «Когда очередь дошла до меня, я высказал мысль, что функции Верховного Вождя всех вооруженных сил Империи гораздо шире, чем обязанности главнокомандующего, так как они охватывают не только фронт, но и глубокий тыл армии, куда глаз главнокомандующего не в силах проникнуть. […] Я прибавил, что совмещение этих двух функций в одном лице рисковало развить значение одной из них в ущерб другой. […] Я полагал при этом, что Верховный Вождь военных сил Империи должен был, по означенным соображениям, пребывать в центре государственного управления, не покидая его в такую ответственную минуту»[68].

Таким образом, ни Катков, ни ряд других исследователей, ни сами участники этих событий (Сазонов, Кривошеин) не дают убедительных объяснений поведению министров.

Между тем, истинная причина министерского демарша заключалась в первую очередь не в том, что император Николай II принял решение возглавить армию. Во всяком случае, те люди в правительстве, которые были инициаторами этого шага, а это в первую очередь Сазонов, Поливанов и Кривошеин, руководствовались иными мотивами, сумев навязать свою волю кабинету.

Понимание причин «министерской забастовки» следует искать опять-таки в тайных связях вышеназванных министров с лидерами «Прогрессивного блока» и их устремлениями к формированию «ответственного министерства», или, как до поры именовали его оппозиционеры, «правительства общественного доверия».