Николай II. Психологическое расследование

Реакция Николая Александровича на объявление войны и военные катастрофы также не отличается разнообразием и эмоциональностью. В день начала Русско-японской войны военный министр А.Н. Куропаткин[41] записал в дневнике: «28 января 1904 г. На докладе 27 числа государь был бледен, но спокоен»[42]. Посол Германской империи граф Пурталес, сообщивший царю об объявлении войны в 1914 г., также отмечал это необычайное спокойствие, оно даже вызывало у него впечатление некой психической аномалии: «31 июля 1914 г. Царь спокойно выслушал меня, не выдавая ни малейшим движением мускула, что происходит в его душе… У меня получилось впечатление, что мой высокий собеседник либо в необычайной манере одарен самообладанием, либо еще не успел, несмотря на мои весьма серьезные заявления, постигнуть всю грозность создавшегося положения»[43].

Реакцией царя на поражение России в русско-японской войне аналогичная. Т. е. по сути, нет никакой реакции. Абсолютное, ледяное спокойствие. Вот запись в дневнике Николая: «21-го декабря. Вторник. Получил ночью потрясающее известие от Стесселя о сдаче Порт-Артура японцам ввиду громадных потерь и болезненности среди гарнизона и полного израсходования снарядов! Тяжело и больно, хотя оно и предвиделось, но хотелось верить, что армия выручит крепость. Защитники все герои и сделали более того, что можно было предполагать. На то значит воля Божья!»[44]

Такая же поразительная реакция и на известие о гибели целого флота в Цусимском сражении: «19-го мая. Четверг. Теперь окончательно подтвердились ужасные известия о гибели почти всей эскадры в двухдневном бою. Сам Рождественский раненый взят в плен!!

День стоял дивный, что прибавляло еще больше грусти на душе. Имел три доклада. Завтракал Петюша. Ездил верхом. Обедали: Ольга, Петя, Воронов – ком. Примор. драг. полка и его жена»[45].

Кстати, далее мы еще поговорим о странной манере дневниковых записей Николая Александровича.

Ну и наконец, чтобы подчеркнуть неизменность странного спокойствия в стрессовых ситуациях, расскажем о событиях, произошедших в конце жизни императора.

Поведение Николая Александровича во время отречения многих шокировало. Наиболее часто цитируется фраза официального историографа Ставки генерала Д. Н. Дубенского[46], произнесенная во время допроса в августе 1917 г.: «Это такой фаталист, что я не могу себе представить… он отказался от Российского престола, как сдал эскадрон»[47].

Один из охранников бывшего царя Ф. П. Проскуряков в своих показаниях отмечает: «Голос у него был мягким и ясным. Глаза голубыми. Когда кто-нибудь из наших обормотов, перебрав лишку, делал ему какую-нибудь пакость или хамил, бывший царь отвечал вежливо, тихо, но твердо»[48].

Необычное спокойствие и сдержанность Николая Александровича в стрессовых ситуациях оставались загадкой как для современников, так и для историков, дававших оценки его деятельности. Вот как выражает свою озадаченность странным поведением царя уже цитировавшийся нами Д. Н. Дубенский: «Я думаю, будут писать об этом многие психологи, и им трудно будет узнать; а вывести, что это равнодушный человек, будет неверно»[49]. Действительно существуют разные версии объяснения этих особенностей реагирования монарха, однако отечественные психологи, в отличие от историков, не удостоили своим вниманием персону последнего российского императора.