Николай II. Святой или кровавый?

Государь! Разве это согласно с божескими законами, милостью которых ты царствуешь? И разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть, – умереть всем нам, трудящимся людям всей России? Пусть живут и наслаждаются капиталисты и чиновники-казнокрады, грабители русского народа.

Вот что стоит пред нами, государь! И это-то нас и собрало к стенам твоего дворца. Тут мы ищем последнего спасения. Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнет чиновников. Разрушь стену между тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с тобой. Ведь ты поставлен на счастье народу, а это счастье чиновники вырывают у нас из рук; к нам оно не доходит, – мы получаем только горе и унижение!..»⁶⁰

Как видим, письмо, выражаясь словами самого царя, относится к разряду «бессмысленных мечтаний». Более того, замысел рабочих был насквозь незаконным, ибо право подавать петиции в Российской империи имели лишь дворяне. Впрочем, снисходить до объяснений никто не стал.

Все началось 3 января 1905 года с забастовки на Путиловском заводе, которая вскоре охватила и другие заводы Петербурга. Организовывало ее вполне легальное «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», которым руководил священник Георгий Гапон. Забастовка была более чем серьезной: к 8 января бастовали 456 предприятий, на которых работало 111 тысяч рабочих. Однако о беспорядках пока речи не шло. Гапон призывал обратиться с петицией к царю. «Царь не знает наших нужд, мы о них ему скажем. Если он любит свой народ, он исполнит его смиренную просьбу». Те, кто шел ко дворцу, смотрели на Николая теми же глазами, что и Нилус, видя в нем «ангела». Накануне шествия Гапон написал два письма: царю и министру внутренних дел Святополк-Мирскому. Неизвестно, было ли передано первое письмо, но второе было получено, и Святополк-Мирский возил его вместе с петицией в Царское Село. Однако никакого ответа не последовало. Николай просто «слил» ситуацию, переложив проблему на плечи очередного дяди, на сей раз Владимира Александровича, главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа.

В ночь на 9 января Владимир Александрович отдал распоряжение остановить шествие военной силой. Говорили о каких-то «революционных провокациях» – но ведь царя в городе не было, он так и сидел в Царском Селе. Чего боялся великий князь? Что в респектабельном центре витрины побьют?

Как бы то ни было, останавливать шествие было слишком поздно, и произошло то, что произошло.

О расстреле демонстрации существует множество воспоминаний. Мы приведем лишь несколько отрывков из рассказа великого русского писателя Максима Горького, который волею судьбы стал очевидцем этой бойни:

«Толпу расстреляли почти в упор, у Троицкого моста. После трех залпов откуда-то со стороны Петропавловской крепости выскочили драгуны и начали рубить людей шашками. Особенно старался молодой голубоглазый драгун со светлыми усиками… до сего дня режет мне память визг драгуна, прыгает передо мною лицо убийцы, красное от холода или возбуждения, с оскалом стиснутых зубов и усиками дыбом на приподнятой губе. Замахиваясь тусклой полоской стали, он взвизгивал, а ударив человека – крякал и плевал, не разжимая зубов. Утомясь, качаясь на танцующем коне, он дважды вытер шашку о его круп, как повар вытирает нож о свой передник.

Странно было видеть равнодушие солдат; серой полосою своих тел заграждая вход на мост, они, только что убив, искалечив десятки людей, качались, притоптывая ногами, как будто танцуя, и, держа ружья к ноге, смотрели, как драгуны рубят, с таким же вниманием, как, вероятно, смотрели бы на ледоход или на фокусы наездников в цирке.

Потом я очутился на Полицейском мосту, тут небольшая толпа слушала истерические возгласы кудрявого студента, он стоял на перилах моста, держась одною рукой за что-то и широко размахивая сжатым кулаком другой. Десяток драгун явился как-то незаметно, поразительно быстро раздавил, разбил людей, а один конник, подскакав к студенту, ткнул его шашкой в живот, а когда студент согнулся, ударом по голове сбросил за перила, на лед Мойки…

Мы подошли к Александровскому скверу в ту минуту, когда горнист трубил боевой сигнал, и тотчас же солдаты, преграждавшие выход к Зимнему дворцу, начали стрелять в густую, плотную толпу. С каждым залпом люди падали кучами, некоторые – головой вперед, как будто в ноги кланяясь убийцам. Крепко въелись в память бессильные взмахи рук падавших людей…

Близко от солдат, среди неподвижных тел, полз на четвереньках какой-то подросток, рыжеусый офицер не спеша подошел к нему и ударил шашкой, подросток припал к земле, вытянулся, и от его головы растеклось красное сияние.