Николай II (Том I)

Этот тяжкий урок почти бесследно прошёл бы для царя, но тут грянул первый раскат решительной грозы. Ропот народной тоски и гнева…

Я, как и миллионы моих современников – жителей одной и другой столиц, – помню эти грозные дни. Город с миллионным населением, погружённый во тьму… Костры на улицах, вокруг костров – конные и пешие солдаты… Пушки на перекрёстках… Треск пулемётов, разрывы картечи вдоль Невы, навстречу чёрной толпе, идущей требовать справедливости и свободы, – свинец и смерть!..

Десятки тысяч людей помнят ясное морозное утро 9 января 1905 года… Дворцовую площадь…

Море голов, волны людские заливают Невский, Адмиралтейский проспекты и прилегающие улицы…

Тут и женщины, и дети, и генералы, и литераторы, артисты и учёные…

Ждут, когда появится рабочая масса, через Зубатова[552] и Гапона[553], через труп Плеве[554] пришедшая к сознанию, что «только в борьбе с самодержавием может найти и получить свои права русский народ»…

Там, у Зимнего дворца, рядами темнеют войска… Кавалерия, пушки… Гвардейская пехота… Жандармерия… Весь оплот царской власти…

У самого подъезда дворца вырисовываются очертания могучей фигуры великого князя Владимира Александровича[555], окружённого несколькими свитскими офицерами.

Он только что по телефону сносился со своим родичем-царём, получил определённые указания и ждал лишь момента для выполнения царской воли.

Но и этого не сумел сделать удачно «достойный» отпрыск Романовых…

От Исаакия показалась огромная толпа народа: впереди священники с иконами в руках, с Гапоном во главе… Женщины, дети, рабочие… Все – безоружны. Мирный характер шествия особенно подчёркнут, и потому толпа не верит слухам, что её примут залпами… Не верит она и словам юных бледных всадников-офицеров, и настоянию околоточных: «Разойдитесь!.. Сейчас будут стрелять!..»

Женщины и мирные зрители густыми рядами протянулись вдоль решётки сада на углах Невского, где он сливается с Дворцовой площадью и Адмиралтейским проспектом. Дети, как птицы, уселись на голых ветвях, на деревьях Александровского сада…

Замерло всё на площади, наблюдая, как движется вдали чёрная толпа людей, пришедших просить у царя хлеба и защиты от произвола его сатрапов…

И вдруг прозвучал рожок… как клёкот хищной птицы, завидевшей добычу… Вопреки военному уставу прозвучал один лишь раз, а не три, как водится в таких случаях…

Владимир Александрович отдал приказ. Приказ был повторён начальником гвардейского полка, стоящего лицом к Адмиралтейскому проспекту.

И грянул дружный залп…

Не кверху, как это всегда бывает сначала, – а прямо туда, в чёрную толпу, в гущу людей… И сюда, по решётке сада, по его деревьям, с которых жалкими, окровавленными комочками падали тела убитых детей…

Женщины, поражённые пулями, валились без стона на мёрзлую панель… С криком ужаса шарахнулась толпа прочь, давя и опрокидывая друг друга… Вослед им, в спину, грянул ещё залп, поражая на бегу людей, как волков!..

Так ответил Николай Последний молящему народу на просьбу о правде и хлебе!

И что-то непонятное совершилось в природе в этот миг, когда сотни человеческих жизней были сломлены по приказу бездушного повелителя…

Высоко, светло в чистом небе сияло январское солнце… А когда прозвучали залпы, когда кровью окрасились камни и снег мостовой, когда взволнованные души ударами свинца были вырваны из тела, – каким-то бледным светящимся кольцом, как бы дымкой тумана окружилось солнце, как будто вопли и стоны раненых, вся тоска умирающих донеслись мгновенно туда, в неизмеримую высоту, и там смутили покой мировых светил…

Всё-таки жертва была принесена не напрасно.

И эти залпы, и провокационная работа Зубатова, Азефа[556], Гапона – всё то, что, казалось, творится на гибель народной мечты о свободе, привело к её торжеству, хотя бы временному…

Кто из современников не помнит о великой забастовке, об этом параличе власти, поразившем Россию в октябре 1905 года! Именно она заставила печальной памяти Сергея Витте, графа Портсмутского[557], мечтавшего о президентстве в Российской республике, дать Николаю подписать акт так называемой «куцей конституции» 1905 года.

Подписывая «Хартию свобод», скреплённую словом монарха, Николай уже помышлял о том, как, успокоив взбаламученное народное море лживыми уступками, он снова возьмёт в свои руки вожжи, затянет удила, ещё сильнее пришпорит бока измученному, обескровленному народу.

Что эти строки – не моё личное предположение, а исторический факт, может подтвердить выписка из протокола происходивших в Петергофе прений при выработке текста закона о созыве Государственной думы с совещательными правами…

Ещё в феврале этого, 1905, года был дан торжественный рескрипт, подтверждающий согласие монарха: даровать стасемидесятимиллионному народу его «человеческие права»… И только семь месяцев спустя – после пролитой крови, после приказов «не жалеть патронов!» – Николай решился выполнить своё «царское честное слово»…

Правда, его заставили обстоятельства…