Николай II (Том II)

А главное – неожиданная встреча Татьяны с тем самым корнетом, который чуть-чуть поразил её воображение своим рыцарским поведением во время пребывания в Костроме. ОТМА тогда много обсуждали на пароходе, в поезде, в Москве и по возвращении в Царское «корнета Петю», как окрестили они его в своём кругу по аналогии с молодыми офицерами яхты «Штандарт», с которыми в летние каникулы в финских шхерах или в Ливадии возникали быстротечные симпатии. Но на сей раз, решили сёстры, сердце Татьяны было настолько глубоко затронуто, что она очень сердилась, почему Пётр не осмеливается писать ей, хотя она и намекнула ему после мазурки на то, что очень любит получать письма от добрых друзей.

– Он должен был бы на следующий день прислать мне хотя бы записку с благодарностью за то, что я избрала его своим «кавалером» и танцевала с ним весь вечер… – печалилась великая княжна и задавала сёстрам риторический вопрос: – Неужели все ляхи, даже носящие графские титулы, так плохо воспитаны?..

Сёстры поддакивали, но самая младшая – Анастасия – не хотела верить в плохие качества столь замечательного кавалера Татьяны, о котором Марии и ей «старшая пара» начала рассказывать уже с самого раннего утра после бала, практически только открыв глаза после сна. Всю неделю Анастасия доказывала, что милый «корнет Петя» не может так поступить и ему помешало прислать письмецо какое-то чрезвычайное событие.

«Отроковица Настя», как шаловливо она себя называла, радовалась больше всех сестёр, когда её предсказание подтвердилось и фельдъегерь вручил Татьяне голубенький конверт с графской короной в углу. Всё ещё сердясь на «коварного изменщика», как окрестила Петра Анастасия, и собрав вокруг себя всех сестёр, Татьяна вскрыла конверт и стала сначала строгим голосом, а затем всё теплее и теплее читать послание.

Оказалось, что оно написано левой рукой, в чём «корнет Петя» приносил извинения, как и за задержку с письмом. Он объяснял и то и другое тем, что сильно порезал руку, оттачивая свой палаш после рубки лозы в манеже.

Но истинная причина осталась тайной не только для великих княжон, но и всяческого гвардейского начальства. Гордый и вспыльчивый по характеру полуполяк-полурусский Пётр, покидая бал в Аничковом дворце, встретился в гардеробной с одногодком-гусаром, который, видимо, страшно завидовал успеху улана, впервые попавшего на придворный бал и сразу избранного красавицей великой княжной «кавалером». Поручик лейб-гвардии гусарского полка позволил себе, при виде счастливого выражения лица графа Лисовецкого, злобно пробурчать своему спутнику – поручику того же полка что-то неодобрительное о царице, которая мало уделяет внимания воспитанию дочерей и не присматривает за ними на балах, позволяя танцевать бог знает с кем. Кровь Петра вскипела, и он швырнул свою перчатку в лицо развязному гусару. После этого он подал свою визитную карточку поручику и сказал, что наутро его секундант будет ждать секунданта гусара в ресторане Дюссо, на углу Большой Морской и Кирпичного переулка.

Секунданты пришли к согласию о времени, месте и оружии дуэли. Гусар, оказывается, был одним из известных фехтовальщиков Петербурга, и его секунданты предложили драться на саблях. Пётр в детстве, проходившем среди великопольских панов, также изучил основы этого искусства, и его друзья по полку, зная об этом, не стали возражать.

Дрались на следующий день в большой зале заколоченного на зиму летнего дворца в Красном Селе одного из титулованных приятелей гусара. Пётр так яростно атаковал щуплого гусарского поручика, что буквально через несколько секунд сумел ловким приёмом выбить у него из рук саблю. Но он не воспользовался возможностью пустить немного крови у противника, чтобы победа была засчитана ему, и позволил ему снова взять в руку оружие. Поединок продолжался.

Реакция и сила Петра превосходили боевые качества молодого, но известного уже в Петербурге дуэлянта-гусара. Улан сумел нанести сильный колющий удар в бедро соперника. Тот упал, и кровь струйкой потекла на пол.

Но когда Пётр наклонился и протянул левую руку противнику, чтобы помочь тому подняться, думая, что честь дорогих ему имён он уже отстоял, пустив обидчику кровь, тот предательской слабеющей рукой попытался нанести удар уланскому корнету. Сабля скользнула по предплечью Петра и произвела глубокий порез, но, слава Богу, не затронула ни кость, ни сухожилия.

Теряя сознание от страха и потери крови, злобный гусар всё-таки нашёл в себе силы прошептать:

– Я прикончу тебя когда-нибудь, проклятый лях!

Секунданты той и другой стороны, и до этого симпатизировавшие Петру, сочли поведение гусара вообще некорректным. Присутствовавший на всякий случай врач успешно перевязал обоих дуэлянтов. Петру было запрещено двигать рукой вплоть до полного выздоровления.