Николай Клюев

Камень, знай, Камень, храни.
Огнь согрей, Огнем зажгися.
Красным от гнева.
Синим — спокойным.
Зелёным — познанья.
Знай один. Камень храни.
Фу, Ло, Хо, камень несите.
Воздайте сильным.
Отдайте верным.
Йенно Гуйо Дья прямо иди.

Прямо идущий — сам Рерих в своей предшествующей инкарнации. Несущие камень — жена и двое сыновей.

Воспоминания о беседах с Рерихом, о его стихах через несколько лет отложатся в строках Клюева, которые войдут в книгу «Львиный хлеб».

Помню пагодные узоры,
Чайный сад и плеск че-чун-чи.

Гималаи видели ламу

С ячменным русским лицом…
Песнописец, Волгу и Каму
Исчерпаю ли пером…
……………………………
В веретёнце — жалобы вьюги,
Барабинская даль в зурне…
Самурай в слепящей кольчуге
Купиною предстанет мне…

…Клюев совершал путь духовный — Рерих совершил путь физический и окончил свои дни в Индии, в долине Кулу. И уже с далёкого Востока раздавался его призыв: «Итак, надо всеми физическими условностями и разделениями намечаются возможности нового истинного общего единения. Во имя этого мира всего мира, во имя мира для всех, во имя взаимного понимания радостно произнести здесь священное слово „Шамбала“».

«Шамбала» — буквально «Белый остров», а источник этого имени — в «Махабхарате» (страну вечного счастья, «блаженный остров» индусы называли «Шветадвипа» — что также означает «Белый остров»). И велик соблазн услышать в словах Рериха клюевскую ноту, прозвучавшую в стихах, написанных десятью годами ранее:

Уплывём же, собратья, к Поволжью,
В папирусно-тигриный Памир!
Калевала сродни желтокожью,
В чьём венце ледовитый Сапфир.
В русском коробе, в эллинской вазе
Брезжат сполохи, полюсный щит,
И сапфир самоедского князя
На халдейском тюрбане горит.

Дух поэта «рыщет, где хочет» — но именно дух. Не «сказку богомерзкую», якобы могущую воплотиться в геополитической реальности, искал он, «сказку», что способна исказить любой поиск, предпринятый с самыми благородными целями.

…Тогда же, после начала Первой мировой войны, появились и первые работы будущих евразийцев, воспитанных в традициях либеральной академической среды — Г. Вернадского («Против солнца. Распространение русского государства к Востоку», 1914 год) и П. Савицкого («Борьба за империю. Империализм в политике и экономике», 1915 год), где подчёркивалась особая роль природного фактора в историческом процессе и естественное расширение России на Восток квалифицировалось как образование «великой национальной русской цельности». Симптоматично, что эти работы появились как, если угодно, идейное обоснование противостояния антиазиатским настроениям, идущим с Запада… Уже позднее появится «Закат Европы» Освальда Шпенглера, а ещё позднее, уже в эмиграции, «продолжатели дела» евразийцев, в частности Н. Трубецкой, соблазнённый «жёлтой идеей», будут поклоняться Чингисхану и выступать с позиций, враждебных Индии…

В этой пестроте теорий, мнений, взглядов, трудов и выступлений, что свидетельствовала о полной потере почвы под ногами у многочисленных представителей русского «образованного люда» в начале века, Клюев сохранял удивительную цельность и ясность в своей обретённой опоре на незримую горизонталь, соединяющую Русь с Востоком, и устойчивое видение вертикали, соединяющей земной мир с небесным… В 1918 году в своих знаменитых «Скифах» Александр Блок по-своему декларировал «всечеловечность» русского сознания:

Мы любим всё: и жар холодных числ,
И дар божественных видений.
Нам внятно всё: и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений.

Но ещё за два года до блоковских строк Клюев начертал свой вектор устремления русской мысли и чувства:

Беседная изба — подобие вселенной:
В ней шолом — небеса, полати — Млечный Путь,
Где кормчему уму, душе многоплачевной
Под веретённый клир усладно отдохнуть.
……………………………………………
Индийская земля, Египет, Палестина —
Как олово в сосуд, отлились в наши сны.
Мы братья облакам, и савана холстина —
Наш верный поводырь в обитель тишины.