Николай Клюев

Через семь лет это сновидение воплотилось в третьей части поэмы, в которой отчётливо явлено предчувствие будущей гибельной ссылки в Колпашеве. «Мне снилося: заброшен я / в чумазый гиблый городишко, / где кособокие домишки / гноились, сплетни затая…» И здесь же вопреки угрожающему монологу Каина в начале поэмы в воображении Клюева встает вечная Россия, которая подобно Китеж-граду становится незримой в лихие годы, но объявится снова человеческому взору, когда чаша Божьего гнева переполнится.

Чёрная свинцовая туча накрывает Россию, кажется, ни единый проблеск света не разорвёт её, голос Каина, «верховного мастера и супруга», явившегося к поэту «в завечеревший понедельник», пронзает насквозь каждой нотой, словно вбивает несчастного всё глубже и глубже в землю.

Да, я! Приход мой неслучаен
В страну октябрьской мглы и вьюг,
Но, чтоб испить последних таин,
Мой вожделенный смертный друг,
Вот камень от запястья З<ми>я
Тебе дарован за труды.
Сестра дракона — И<ндус>трия
Гремит кимвалами беды.
<…> поклонится <Россия>
Рогам полуночной звезды…

И на совершенно иной ноте пишется финал — где на наших глазах свершается «Руси крещение второе», неизбежно грядущее во её спасение. Древнее язычество не уничтожается огнём и мечом, не покорствует поневоле, но с радостью приемлет слово Христово ранним чудесным утром:

Проснись, Буй-Тур, иди к брегам!
Тебя сам милостник Никола
В кресчатой ризе ждёт у мола.
Уж златокосая Моряна
Наречена святой Татьяной,
Она росистою звездою
Глядит в оконце слюдяное!
Восстань, о княже Гаврииле,
Пришёл конец Сварожьей силе.
От мёртвой сыти воев сонмы,
Сиянием креста ведомы,
Идут к родимой черемисе…

Чаша ещё не испита, и кровь ещё прольётся, и явятся новые мученики и мученицы.

По воспоминаниям В. А. Баталина, «в 1932–1933 гг. Клюев „складал“ (его слова) поэму „Песнь о Великой Матери России“ во многих планах. Одна из глав — о Пушкине — называлась „Зимний сад“, отрывки из неё неоднократно им читались в студенческих квартирах у его знакомых».

Так у современников поэта совмещались в восприятии «Песнь о Великой Матери» и «Каин», текстов которых до последнего времени никто не знал.

…Клюев продолжал дописывать поэму и после разрыва по частям первоначальной рукописи. Отдельные строки были выписаны, как памятка, дабы можно было восстановить по памяти уничтоженные во избежание возможного обыска куски — но ни восстановлены, ни записаны они не были. Лишь отдельные строки сохранились в памяти Николая Минха:

Твердыня чувствовалась в тыне
От костромского топора,
А на заморской половине
Велась затейная игра.

Там Нестеров — река из лилий,

С волшебной домброй Бородин,
Шаляпин пел во «Вражьей силе»,
Славянской песни исполин.

Толстой в базальтовой пещере,

Отшельник Лев, — чей грозен рык,
Ведун из Городища — Рерих,
Есенин — сад из повилик.

…Впервые я услышал об этой поэме в мастерской художника Анатолия Яр-Кравченко, который показал мне небольшую свою акварель: угол деревенской избы, окно, край стола, на котором горшок, покрытый полотенцем.

Анатолий Никифорович повернул акварель и дал прочесть на обратной стороне подпись, сделанную рукой Клюева:

«Изба в Вятской губ., где мною написана поэма „Каин“, 1929 г. Августа. — Н. Клюев».

— Что это за поэма? — спросил я.

— Не знаю, — ответил художник. — У меня её нет.

И лишь летом 1991 года я обнаружил её текст в архиве Комитета государственной безопасности, в «деле» Клюева, без четырёх рукописных страниц и с разорванными пополам остальными и наполовину утраченными (по 26-ю страницу включительно), и лишь четвёртая часть, с описанием «Руси крещения второго», осталась почти неповреждённой.

Поэма эта писалась в селе Потрепухине Вятской губернии. К этому времени Анатолий Кравченко стал для Николая одним из самых близких людей.

Глава 29 «ПЕРЕД СТРАШНОЙ КРОВАВОЮ ЧАШЕЙ…»