Николай Коперник

В отличие от латинского языка познания торунца в греческом, поскольку о том можно судить по переводу «Писем», были довольно нетверды. Во всяком случае, перевод не свободен от неточностей.

Когда Коперник вернулся из Италии в Пруссию, в Польше усилилась борьба старой и новой систем просвещения. Схоласты в университете упорно сопротивлялись всяким новшествам. Предметом особой их ненависти были греческий язык и литература. Всякий, занимающийся греческим, — для них «вольнодумец богомерзкий». Ему угрожало обвинение в тайных намерениях возродить язычество. Все церковники-мракобесы повторяли известные слова папы Григория I: «Одни и те же уста не могут хвалить Христа и Юпитера».

Только через одиннадцать лет после опубликования коперниковского перевода «Писем Симокатты» в Краковском университете начали читать курс греческого языка. Но охранители устоев и тогда не смирились, ругали «анафемами» профессора и слушавших его студентов и настойчиво требовали отлучить их от церкви.

В такой атмосфере невинное, казалось бы, дело— издание переводной брошюры — было со стороны Коперника актом мужества. Перед всем польским образованным обществом он занял определенную позицию в напряженной борьбе идей. Он заявил себя поборником движения гуманизма.

Коперник воспользовался изданием «Писем», чтобы воздать благодарность своему дяде, Луке Ваценроду, за долгую о нем заботу. Сделал он «то, по обычаю времени, в многословном посвящении.

Согласие князя церкви принять посвящение ему такой книги надо признать за немалую смелость. В Италии папы и кардиналы клялись богами Олимпа, но по сю сторону Альп господствовал воинственный и нетерпимый дух католицизма.

В посвящении Коперник писал:

«Высокочтимому епископу Луке Вармийскому подношение от Николая Коперника.

Высокочтимый сударь и отец отечества!

По моему мнению, Теофилакт Схоластик собрал превосходные моральные, деревенские и любовные письма. Несомненно, им при этом руководила мысль, что людям приятны главным образом перемены. Склонности людей весьма различны — их радует разное. Одному нравится глубокомысленное, а другому — все, что внушено легкостью. Один любит серьезное, в то время как другого манит игра фантазии. Так как в людском множестве каждый радуется совсем отличному от другого — Теофилакт сменяет легкое тяжелым, легкомысленное — серьезным, так что читатель может, как в саду, выбрать среди изобилия цветов те, что ему нравятся больше всего. Однако все, что Теофилакт предлагает, до такой степени полезно, что строки его кажутся не столько письмами, сколько правилами и предписаниями для разумного устроения человеческой жизни. Доказательство тому — их содержательная краткость. Едва ли кто станет отрицать внутреннюю ценность моральных и деревенских поэм. Возможно, что по-иному взглянут на любовные письма, которые, если судить по заглавиям их, могут показаться легкомысленными и распущенными. Но ведь и врач стремится улучшить горькое лекарство примесью сладких веществ, чтобы сделать его привлекательнее для больного. Впрочем, любовные письма написаны сдержанно, и их также можно назвать моральными.

В подобных обстоятельствах мне кажется несправедливым, что письма Теофилакта можно прочесть только по-гречески. Чтобы сделать их доступными большему числу людей, я попытался, в меру моих сил, перевести их на латинский язык.

Тебе, высокочтимый государь, приношу я этот скромный дар, который не находится, разумеется, ни в каком соответствий с благодеяниями, полученными мною от тебя. Все, что я имею полезного и творческого в духовном своем достоянии, я с полным основанием считаю принадлежащим тебе. Верно то, что Овидий писал некогда императору Германику: «По взгляду твоему падает и поднимается дух мой».

По обычаю гуманистов той эпохи, Коперник предпослал всему стихотворные упражнения своего краковского учителя и друга Лаврентия Корвина. Стихи очень интересны. Не без содействия Коперника Корвин променял невыгодное положение профессора университета на доходную должность писца при торунском городском управлении. В латинских гекзаметрах Корвин изливает городу Торуни чувства благодарности. Затем он переходит к восхвалению своих благодетелей — Ваценрода и Коперника: