Николай Крючков. Русский характер

Съемки фильма начались в апреле 1941 года, а в июне они уже набирали силу. Николай Афанасьевич посчитал, что наступило время воевать, а не распевать под гармошку разудалые частушки. Тогда многие думали, что война продлится несколько дней, в крайнем случае неделю. Так было на Халхин-Голе, так было в финскую кампанию – почему бы и на этот раз не разгромить врага «мощным ударом» на границе? Ну, в крайнем случае, на его же территории. Ведь вместе с крючковскими экранными героями вся страна тогда пела:

Чужой земли мы не хотим ни пяди,
Но и своей вершка не отдадим!

В феврале 1941 года Николай Афанасьевич побывает с группой артистов в Брестской крепости, и ее мощные стены и грозные бастионы произведут на него сильное впечатление. Он воочию убедится в неприступности наших границ.

Но вот и Брестская крепость останется далеко в тылу врага, и Украина с Белоруссией.

Наша поступь тверда, и врагу никогда
Не гулять по республикам нашим,—

эта популярная песня довоенных лет сразу же и навсегда прекратит свое существование, так же как и «Широка страна моя родная». А фронт подходил к Москве.

Крючков рвался в бой, но ему лишь пообещали записать в народное ополчение после того, как закончатся съемки. Пырьев вообще решил, что сейчас не самое лучшее время для занятия комедией, и предложил «заморозить» съемки. Но теперь кинематографическое начальство дало понять режиссеру, что хорошие, добрые комедии нужны на фронте так же, как и оружие. И, кроме того, картина воспевает дружбу наших народов, которая является залогом нашей победы.

В это время на «Мосфильм» возвращается из командировки Владимир Зельдин, игравший в картине роль пастуха Мусаиба.

– В начале лета, – вспоминал он, – мы были на натуре, в экспедиции: Домбай, Кабардино-Балкария. Как раз снимались мои сцены с овцами, с проездами на лошади. Там нас и застала война. Конечно, все были в шоке в первое время. Кое-как перебрались в Москву.

И здесь Зельдин сразу же подает заявление в танковую школу.

А на киностудии наконец принимают решение провести запись в народное ополчение. Подошел к Николаю Афанасьевичу парторг студии и спросил:

– Ну как, Крючков, не передумал вражью силу бить?

– Нет, не передумал. Записывайте в ополчение.

Записали. А через несколько дней приходит он со студии домой, не успел переодеться – звонок в дверь. Входит военный.

– Крючков? – спрашивает.

– Так точно.

– Срочно на сборный пункт.

«На сборном пункте нас оформили, как положено, – расскажет потом Николай Афанасьевич, – выдали по ложке с кружкой. Сидим, ждем, когда на фронт отправят. Ожидание затянулось, и я заснул. В три часа ночи будят:

– Крючков? Выходи! Приказано идти домой.

– А как же ополчение, фронт?

– Ополчение отставить! И никаких разговоров. Шагом марш домой!

Приказ есть приказ, тем более в военное время. И я зашагал по пустынной ночной Москве в обратном направлении. Иду, в голову всякие грустные мысли лезут о несправедливости, горькой своей доле. «Неужели, – думаю, – я так на фронт и не попаду?!»

Приходилось мне впоследствии бывать в составе концертных бригад на разных фронтах, и в госпиталях лежать доводилось, и боевыми наградами был награжден. Многое пришлось пережить в годы войны, через разные испытания пройти, хотя непосредственно в действующей армии так и не довелось служить. Вместо меня служили мои киногерои, и, смею думать, неплохо».

А то, что его работа была нужна бойцам, Крючков убедился очень скоро.

Повезли только что отснятую ленту «В тылу врага» показывать бойцам на передовую, которая в ту пору была в часе езды от Москвы. Ленту крутили в лесу, в старом сарае, под прикрытием боевого охранения.

Актеры очень волновалась, потому что видели, насколько легковесным, наивным был их фильм по сравнению с тем, что происходило в действительности. И что же? Ни слова упрека, ни единой ухмылки. Напротив! Бойцы от души радовались тому, что хотя бы на экране враг терпит поражение, враг повержен! И это придавало им веру в неизбежность победы.

«Да, – заметит Крючков, – таких зрителей надо было еще заслужить».

А наутро, когда вышел из блиндажа, увидел строй уставших солдат, идущих с оружием в руках в окопы. Поздоровался с ними, а они в ответ простуженными голосами – хором:

Три танкиста – три веселых друга,
Экипаж машины боевой!

– В ту минуту, – скажет потом Николай Афанасьевич, – я был на все готов ради этих смертельно измученных, но сильных духом и песней ребят. В атаку бы с ними пошел не задумываясь.

Или такой случай. Приехал он с концертной бригадой в часть, а командир просит:

– Не надо выступать, Николай Афанасьевич, – бойцы устали. Ты сам только покажись, что живой.

И Крючков после таких встреч считал себя обязанным оправдывать доброе отношение к себе зрителей «каждую минуту, всю жизнь».

А между тем съемки «Свинарки» продолжались.