Николай Крылов

— С Альмой все кончено! — объявил Крылов. — Надо резко уходить в горы.

При свете подфарников «эмки» Ласкин и Крылов развернули свои карты.

Но и у Крылова на карте не было тех отметок, которые он привык передавать в части. Все неопределенно, определенно только одно, что противник прочно обосновался в междуречье Альмы и Качи.

— Сложно идти предгорьями, и путь сильно удлиняется! — заметил Ласкин, нанося на карту новый маршрут своей дивизии.

Крылов молчал. Всего лишь час тому назад они уже рассуждали с командармом на сей счет и все было решено.

— Собрать в кулак и тараном... — предположительно молвил Ласкин.

— Бойцы валятся с ног... Тарана не получится!

Ласкин вздохнул и согласился:

— Тарана не получится! Это скорее мечта, чем реальность... Бойцы нас поймут, но силы у них на исходе.

— Это парадоксальный случай, — развил мысль Крылов. — Каждый солдат поймет маневр, но выполнить но сможет...

Мимо тяжело проползала колонна дивизии. Шли артиллерийские упряжки, повозки, машины... Их сменяли стрелковые подразделения в пешем строю, потом снова орудия. И в темноте было видно, что кони едва идут... Бескормица...

— Не густо! — обронил Крылов.

— Сегодня, когда построили колонну, я и сам удивился! Даже подумал, а все ли собрались... — ответил Ласкин и, поглядывая на яркие зарницы на западе, спросил: — Сильные залпы... Не береговые ли батареи в Севастополе?

— Похоже, что они... — подтвердил Крылов. — За Севастополь уже идет бой, а сражаться без нас там некому, кроме моряков и артиллерии. А их горстка...

Звездное небо, зарева пожаров, зарницы орудийных вспышек, мерный шаг пехоты, скрип повозок... Чем-то давним, тревожным веяло от этой картины, уводило в глубь веков, степных переселений народов, тех битв и сражений, в которых русские люди отстаивали свою землю, свой труд от разбойных нашествий.

Видимо, в какой-то мере схожими были мысли начштарма и комдива. Ласкин моложе, комдивом стал совсем недавно и в боях с сентября, на Крылова он смотрел с известной долей почтительности, как на ветерана.

— Что происходит? — спросил он вполголоса.

Крылову не требовалось разъяснений по вопросу, который мучил и его, и товарищей еще в приграничных боях, по одесской обороне. Вопрос был мучителен еще и тем, что на него не находилось исчерпывающего ответа. В раздумьях рождалось множество объяснений, и только собранные вместе, они могли претендовать на ответ, да и то далеко не исчерпывающий.

Однозначно не ответить и глухой ночью в степи, с глазу на глаз. И не потому, что не было доверия к человеку новому. Крылову в предвоенные годы пришлось пережить трудное время. Поездка Мехлиса на Дальний Восток отозвалась для него большими бедами. Счастье еще, что обошлось, а многие командиры-дальневосточники погибли... И это одна из причин... Но эта прошлая беда... Все сейчас, и гонители, и гонимые, стояли перед бедой значительно большей. И Крылов уже не раз заглядывал в мертвящие глаза смерти, и Ласкин, и каждый в Приморской армии, каждый, кто побывал на линии огня. И дальше все то же. И вот сейчас они, начштарма и комдив, не знали, что с ними будет через несколько часов.

— В одну формулу ответа не уложить! — ответил Крылов. — Виднее всего несоответствие между пропагандой и делом, между тем, что хотелось бы иметь, и тем, что оказалось в наличии...

— Внезапность... — начал было Ласкин.

— Какая же внезапность на Ишуньских позициях? А вот, отступаем...

— Две армии от одной немецкой... — добавил Ласкин.

— А вот тут стоп! — перебил Крылов. — У немцев нашей армии соответствует корпус... Да и корпус превосходит в иных случаях армию. Наши две дивизии — их одна... Примите, Иван Андреевич, это уточнение от штабиста... До сих пор очень многие путаются в этих соразмерениях.

Поди, — продолжал Крылов, — в реляциях своему высшему командованию фон Манштейн сейчас доносит, что его шесть дивизий взломали оборону, которую держали двенадцать советских дивизий... А твоя дивизия, Иван Андреевич, равнялась ли двум полным полкам... Чем мы должны овладеть, и немедленно, так это умением на главном участке боя сосредоточить в кулак все силы... Дойдем до Севастополя, мы еще займемся этим, Иван Андреевич...

Дошли. И вовремя. Враг рвался в город. Выше говорилось, что в бой за город первой вступила береговая батарея Ивана Заики. Из четырех тяжелых двенадцатидюймовых орудий по танкам, броневикам и машинам с пехотой, вырвавшимся на прибрежные дороги, артиллеристы выпустили 1200 тяжелых снарядов.

Батарея не имела для охраны стрелковых подразделений, не закончено было ее инженерное оборудование. Трое суток батарея сдерживала бригаду Циглера. С ходу ворваться в Севастополь у Манштейна не получилось. Бригада Циглера потеряла до тридцати танков к броневиков, а потери в живой силе никто не считал.