Николай Ленин. Сто лет после революции

Конечно, борьба в литературе породит несколько новых обид, нанесёт немало пинков, но мы не такие уже недотроги, чтобы нам пинков бояться! Желать борьбы без пинков, разногласий без борьбы – было бы институтской наивностью.

(Письмо Якубовой, 26 октября)

73

Мне хотелось бы записать свои впечатления от сегодняшней беседы со Струве. Это было знаменательное и «историческое» в своем роде собрание (Потресов, Засулич, Струве + его жена + я), по крайней мере историческое в моей жизни, подводящее итог целой – если по эпохе, то странице жизни и определяющее надолго поведение и жизненный путь.

По первоначальной передаче дела Потресовым я понимал так, что Струве идёт к нам и хочет делать шаги с своей стороны – оказалось, как раз наоборот. Произошла эта странная ошибка оттого, вероятно, что Потресову очень уже хотелось того, чем «манил» Струве, именно политического материала, корреспонденций etc., а «чего хочется, тому верится», и Потресов верил в возможность того, чем манил Струве, хотел верить в искренность Струве, в возможность приличного modus vivendi с ним.

И именно это собрание окончательно и бесповоротно опровергло такую веру. Струве показал себя с совершенно новой стороны, показал себя «политиком» чистой воды, политиком в худшем смысле слова, политиканом, пройдохой, торгашом и нахалом. Он приехал С ПОЛНОЙ УВЕРЕННОСТЬЮ В НАШЕМ БЕССИЛИИ – так формулировал сам Потресов результаты переговоров, и это формулирование было совершенно верно. Струве явился с верой в наше бессилие, явился предлагать нам условия сдачи, и он проделал это в отменно-умелой форме, не сказав ни одного резкого словечка, но обнаружив тем не менее, какая грубая, торгашеская натура дюжинного либерала кроется под этой изящной, цивилизованной оболочкой самоновейшего «критика».

На мои запросы (с которых началась деловая часть вечера), почему он, Струве, не хочет идти просто в сотрудники, он отвечал с полной решительностью, что для него это психологически невозможно работать на журнал, в коем его «разделывают под орех» (буквальное его выражение), что не думаем же мы, что мы будем его ругать, а он нам будет «политические статьи писать» (буквально!), что о сотрудничестве могла бы идти речь только при условии полной равноправности (т.е. равноправности, очевидно, критиков и ортодоксальных), что после заявления[17] его товарищ и друг[18] не захотел даже ехать на свидание с Потресовым, что его, Струве, отношение определяется не столько заявлением, и даже вовсе не заявлением, а тем, что раньше он хотел ограничиться ролью «благожелательного пособничества», а теперь он не намерен ограничиться этим, а хочет быть и редактором (Струве почти так и сказал!!). Всё это выпалил Струве не сразу, переговоры о его сотрудничестве тянулись изрядно долго (слишком долго, по мнению Потресова и Засулич), но из них мне с полной ясностью вырисовалось, что с этим джентльменом каши не сваришь. <…> В заключение – сговорились отложить решение, – на Струве наседали ещё Потресов и Засулич, требовали от НЕГО объяснений, спорили, я больше молчал, смеялся (так, что Струве ясно это видел), и разговор быстро пришёл к концу.

(Раскол в Заграничном союзе русских социал-демократов, ноябрь)

74

Я ездил на днях в Вену и с удовольствием прокатился после нескольких недель сидения. Но только неприятная зима – без снега. В сущности, даже и зимы-то никакой нет, а так, какая-то дрянненькая осень, мокроть стоит. Хорошо, что не холодно, и я вполне обхожусь без зимнего пальто, но неприятно как-то без снега. Надоедает слякоть, и с удовольствием вспоминаешь о настоящей русской зиме, о санном пути, о морозном чистом воздухе. Я провожу первую зиму за границей, первую совсем непохожую на зиму, и не могу сказать, чтобы очень доволен был, хотя иногда перепадают великолепные деньки вроде тех, что бывают у нас хорошей поздней осенью.

(Письмо матери, 26 декабря)

1901 год (№№ отрывков: 75−103)

75

«Фельдфебеля в Вольтеры дать!» – эта формула нисколько не устарела. Напротив, ХХ веку суждено увидеть её настоящее осуществление.

(Отдача в солдаты 183-х студентов, 1 января)

76

Праздновался юбилей паскудной газеты «Южный край», травящей всякое стремление к свету и свободе, восхваляющей все зверства нашего правительства. Перед редакцией собралась толпа, которая торжественно предавала разодранию номера «Южного края», привязывала их к хвостам лошадей, обёртывала в них собак, бросала камни и пузырьки с сернистым водородом в окна с кликами: «долой продажную прессу!». Вот какого чествования поистине заслуживают не только редакции продажных газет, но и все наши правительственные учреждения.

(То же)

77