Николай Ленин. Сто лет после революции

Вы пишете, что видите «людей самых разнообразных слоёв». Одно дело – видеть, другое дело ежедневно во всей жизни ощущать прикосновение. Последнее приходится Вам больше всего испытывать от этих «остатков» – в силу хотя бы Вашей профессии, заставляющей «принимать» десятки обозлённых буржуазных интеллигентов, да и в силу житейской обстановки. Будто бы «остатки» «питают к Советской власти нечто близкое симпатии», а «большинство рабочих» поставляет воров, примазавшихся «коммунистов» и пр.! И Вы договариваетесь до «вывода», что революцию нельзя делать при помощи воров, нельзя делать без интеллигенции. Это – сплошь больная психика, в обстановке озлобленных буржуазных интеллигентов обострившаяся. Всё делается, чтобы привлечь интеллигенцию (небелогвардейскую) на борьбу с ворами. И КАЖДЫЙ МЕСЯЦ в Советской республике РАСТЁТ % буржуазных интеллигентов, ИСКРЕННЕ помогающих рабочим и крестьянам, а не только брюзжащих и извергающих бешеную слюну. В Питере «видеть» этого нельзя, ибо Питер город с исключительно большим числом потерявшей место (и голову) буржуазной публики (и «интеллигенции»), но для всей России это бесспорный факт. В Питере или из Питера убедиться в этом можно только при исключительной ПОЛИТИЧЕСКОЙ осведомлённости, при специально большом политическом опыте. Этого у Вас нет. И занимаетесь Вы не политикой и не наблюдением РАБОТЫ политического строительства, а особой профессией, которая Вас окружает озлобленной буржуазной интеллигенцией, ничего не понявшей, ничего не забывшей, ничему не научившейся, В ЛУЧШЕМ – в редкостно наилучшем случае – растерянной, отчаивающейся, стонущей, повторяющей старые предрассудки, запуганной и запугивающей себя. Если НАБЛЮДАТЬ, надо наблюдать внизу, где можно ОБОЗРЕТЬ работу нового строения жизни, в рабочем поселке провинции или в деревне, – там не надо политически охватывать сумму сложнейших данных, там можно только наблюдать. Вместо этого вы поставили себя в положение профессионального редактора переводов и т. п., положение, в котором наблюдать нового строения новой жизни нельзя, положение, в котором все силы ухлопываются на больное брюзжание больной интеллигенции, на наблюдение «бывшей» столицы в условиях отчаянной военной опасности и свирепой нужды. Вы поставили себя в положение, в котором непосредственно наблюдать нового в жизни рабочих и крестьян, т. е. 9/10 населения России, Вы Н Е МОЖЕТЕ; в котором Вы вынуждены наблюдать обрывки жизни бывшей столицы, из коей цвет рабочих ушёл на фронты и в деревню и где осталось непропорционально много безместной и безработной интеллигенции, СПЕЦИАЛЬНО Вас «ОСАЖДАЮЩЕЙ». Советы уехать Вы упорно отвергаете. Понятно, что довели себя до болезни: жить Вам, Вы пишете, не только тяжело, но в «весьма противно»!! Ещё бы! В такое время приковать себя к самому больному пункту в качестве редактора переводной литературы (самое подходящее занятие для наблюдения людей, для художника!). Ни нового в армии, ни нового в деревне, ни нового на фабрике Вы здесь, как художник, наблюдать и изучать НЕ МОЖЕТЕ. Вы отняли у себя возможность то делать, что удовлетворило бы художника, – в Питере можно работать политику, но Вы не политик. Сегодня – зря разбитые стекла, завтра – выстрелы и вопли из тюрьмы, потом обрывки речей самых усталых из оставшихся в Питере нерабочих, затем миллион впечатлений от интеллигенции, столичной интеллигенции без столицы, потом сотни жалоб от обиженных, в свободное от редакторства время, никакого строительства жизни видеть НЕЛЬЗЯ (оно идёт по-особому и меньше всего в Питере), – как тут не довести себя до того, что жить весьма противно.

Страна живёт лихорадкой борьбы против буржуазии всего мира, мстящей бешено за её свержение. Естественно. За первую Советскую республику – первые удары ОТОВСЮДУ. Естественно. Тут жить надо либо активным политиком, а если не лежит к политике душа, то как художнику наблюдать, как строят жизнь по-новому там, где нет центра бешеной атаки на столицу, бешеной борьбы с заговорами, бешеной злобы столичной интеллигенции, в деревне или на провинциальной фабрике (или на фронте). Там легко простым наблюдением отделить разложение старого от ростков нового.

Жизнь опротивела, «углубляется расхождение» с коммунизмом. В чём расхождение, понять невозможно. Ни тени указаний на расхождение в политике или в идеях нет. Расхождение НАСТРОЕНИЯ между людьми, ведущими политику или поглощенными борьбой самого бешеного свойства, с настроением человека, искусственно загнавшего себя в такое положение, что наблюдать новой жизни нельзя, а впечатления гниения большущей столицы буржуазии одолевают.

(Письмо Горькому, 31 июля)

1668

Товарищи! Зная строгий характер распоряжения тов. Бронштейна, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Бронштейном распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело.

(Обращение к руководящим работникам, июль)

1669