Николай Михайлович Пржевальский. Путешествие длиною в жизнь

«28 октября 1876 г.

Любезный сын мой, милый Николенька!

Вот уже полгода, как ты уехал от нас, и как долго еще не видать нам тебя. Никогда не грустила и не тосковала так, как нынешний раз. Прежние две твои экспедиции я была равнодушнее и увереннее, что ты возвратишься к нам и опять мы будем вместе. Но в настоящее время страшно и подумать, в каких местах ты находишься, где каждый час твоя жизнь в опасности, в особенности теперь фанатизм мусульман настроен в высшей степени и все христиане им враги. Убить христианина – это их наслаждение.

И вот сегодняшнее утро я посвятила тебе, пишу письмо, не знаю, получишь ли ты его, дойдет ли оно по почте до Кульджи. Но если и через полгода ты его получишь, то все-таки узнаешь о нас, что вот живы дорогие твоему сердцу, и каждый день по несколько раз вспоминаем тебя, моего милого.

Каждый раз, когда бываю в церкви, усердно молюсь, чтобы Бог сохранил тебя от всех бед и возвратил бы нам тебя, посмотреть на тебя, моего дорогого и любимого сына. Может быть, и горячая молитва матери спасет тебя от всех козней дурных людей»[34].

Н. М. Пржевальский был очень привязан к матери, в дневнике второго путешествия в Центральную Азию он написал:

«25 марта 1878 г. Зайсан.

Я любил свою мать всею душою. Самою тяжелою минутою всегда было для меня расставание с матерью. Ее слезы и последний поцелуй еще долго жгли мое сердце. Женщина от природы умная и с сильным характером, моя мать вывела всех нас на прочный путь жизни. Ее советы не покидали меня даже в зрелом возрасте» (Дневник последнего путешествия…, 1940, с. 604).

Как же воспитывала своих старших сыновей Елена Алексеевна?

По словам путешественника, рос он «в деревне дикарем и мог в любую погоду выходить из дома». Другими словами, мальчику давалась полная свобода, позволялось целый день проводить в лесу, на реке, на рыбалке и на охоте, лазить по деревьям, т. е. собственно никакого воспитания не было.

С другой стороны, Николай Михайлович вспоминал, что дядя Павел Каретников учил их не только стрелять и охотиться, но также грамоте и французскому языку. Мать выписывала книги и журналы по зоологии и о путешествиях. Как-то раз она попыталась с помощью учителя танцев привить сыну светские манеры. Но Николай вместо танцев убежал в лес, за что позднее был выпорот розгами.

По его словам, «розог мне немало досталось в ранней юности, потому что я был препорядочный сорванец» (Пржевальский, 1888а, с. 530). Сказано это было без какого-либо осуждения розог; более того, наказание ими за проступки Николай Михайлович считал «правым делом».

На первый взгляд кажется странным, что свободолюбивый человек столь спокойно относился к «средневековому наказанию». Но, может быть, он, как и один из героев любимой книги «Барчуки» Петр, демонстрировал всем, «что у него все железное, что ему не больно от розог; мы ему почти верили, потому что он никогда не кричал под розгами, а только как-то глухо рычал. Его секли довольно часто, а за молчанье еще поворачивали розги другим концом, то есть корнями, что несравненно больнее». Розги не испортили отношения матери и сына ни в книге «Барчуки», ни в жизни Николая Пржевальского.

Неизвестно, какие конкретные советы давала Елена Алексеевна Николаю; скорее всего, она воспитывала его личным примером, будучи справедливой, честной, упорной и настойчивой в достижении цели.

«Она вела дело отлично и была известна своей справедливостью» (Дубровин, 1890, с. 10). Вероятно, от матери путешественник усвоил, что нет ничего важнее справедливости. Николай Михайлович говорил: «Я знаю один народ – человечество и один закон – справедливость».