Николай Некрасов и Авдотья Панаева. Смуглая муза поэта

Многие одаренные девушки вынуждены были приспосабливать свои таланты к требованиям времени и обстоятельств. Дочь театрального суфлера Варвара Петровна Волкова являла собой яркий пример фантасмагорической смеси черт: скромности, набожности, простодушия, доброты, строгого соблюдения корпоративных интересов, умения дружить, детской наивности, силы воли, фантастической работоспособности, амбициозности, железной хватки, распущенности, расчетливости, цинизма, обаяния – словом, всех тех качеств, которые составляли понятие «императорская балерина».

Толпы юных, милых девиц резвились в воздушных сферах императорской сцены и среди бутафорской роскоши. «Можно представить себе, какое соперничество, какая ревность, какие запутанные интриги рождаются в среде этих женщин, молодых, пылких и тщеславных! – писал искренне преданный балету Джордж Дорис. – Они образуют бесчисленные кружки и группы – со своими секретами, своими симпатиями и антипатиями. Соперничающие кланы ведут между собой нескончаемую скрытую войну, приводящую к шумным ссорам».

Бегство из театрального рая

Будущее хорошеньких сестер Брянских просматривалось вполне отчетливо – идти на содержание. Поэтому их образованием никто особенно не озаботился. Девочки худо-бедно владели грамотой, немного щебетали по-французски и посещали балетный класс Петербургского театрального училища. Авдотья в отличие от старшей сестры Анны больших успехов не сделала. И не потому, что была неспособна к танцам или недостаточно пластична. В своих воспоминаниях она подчеркивает, что «питала отвращение к одному названию «танцовщица». Но если бы захотела – то посрамила бы всех! В подтверждение она рассказывает, как постоянно укорявший ее бездарностью и ленью балетмейстер был потрясен, случайно увидев, как девочка в пародийной манере демонстрировала буквально чудеса гибкости и профессионализма.

Авдотья была хороша собой, умна и решительна. И мечтала о будущем совсем ином, нежели та суетная и беспорядочная актерская жизнь, какую вели ее родители. Семья жила в казенной квартире при театре, и первые впечатления девочки были связаны с домашними репетициями, на которых она присутствовала тайно, прячась за огромным диваном в кабинете отца. В доме Брянских всегда собиралось большое разнокалиберное общество, бывали и актеры, и прожигатели жизни, и многие писатели и публицисты того времени. Ни одна семья артистов не славилась тогда таким радушием и гостеприимством, как семейство Брянских. Дети с младых ногтей привыкли не дичиться незнакомых, принимали за должное общение накоротке с такими высокопоставленными особами, как князь Шаховской, генерал Милорадович и др.

Родители жили своими интересами. Отец, кроме сцены, увлекался охотой, рыбалкой и бильярдом; красавица-мать, роскошная брюнетка – интригами, модами, поддержанием своей красоты и азартной игрой в карты. Дети в их жизни занимали самое скромное место. Впоследствии Авдотья очень обижалась за это на родителей: учеба могла бы оказать благотворное влияние и на ее общее развитие, и на художественные способности. А так – детство и юность остались годами праздного и бесцельного существования.

Яков Брянский был «сильный драматический и трагический артист, с талантом, можно сказать, первоклассного пошиба. Его игра была умна, строго размерена и строго рассчитана. Огненной игры у него не было, он принадлежал к классической школе, совершенно подобной школе парижского «Theatre Francais». Лучшей характеристики игры Брянского я не могу сделать, как назвать его родным братом итальянского актера Росси. которого еще недавно видели у нас в России: отчетливая, превосходная декламация с оттенком певучести и с размеренно повторяющимися повышениями и понижениями тонов голоса. Но это не доходило у него до надоедливости, как у Росси. В памяти моей остались сильные впечатления от игры Брянского в «Отелло» – Яго, в «Эсмеральде» – Квазимодо, в «Разбойниках» – Франца, в «Жизни игрока» – Вагнера и др.», – писал впоследствии в своих воспоминаниях Д.В. Григорович.

Высшая знать обычно не посещала русских драматических спектаклей, предпочитая балет, оперу, французскую труппу. Основную массу зрителей Александринского театра составляли представители средних слоев общества. Официальная театральная политика была направлена на утверждение в репертуаре легковесного водевиля, мелодрамы, псевдонародной драматургии. Однако уже в 30-е годы развернулась острая борьба за прогрессивные пути развития театра, возглавлявшаяся передовой демократической интеллигенцией. Мощный толчок к этому дали первые постановки пьес «Горе от ума» (1831) и «Ревизор» (1836).