Николай Некрасов

Вернулся в Россию Некрасов в двадцатых числах августа и сразу погрузился в литературную жизнь. Как часто бывало, встреча с отечеством была шокирующей. Некрасов жаловался на Петербург — на «адские обеды», «петербургские мостовую и людей»; на Киссинген, который сыграл с ним злую шутку, не вылечив, но только избаловав; на боли в желудке, возможно, являвшиеся первыми предвестниками смертельной болезни. Но, как обычно, первый шок прошел, жизнь и самочувствие пришли в относительную норму. Возможно, зимой Некрасов снова ненадолго сошелся с Мейшен; точных сведений об этом нет, но есть смутные намеки в письме Некрасова сестре Анне о желании найти «друга» на зиму, который согревал бы его в петербургском холоде. В череде событий конца года можно выделить только одно — кончину 10 октября бывшего приятеля Василия Петровича Боткина. Некрасов присутствовал на выносе тела и панихиде и был приглашен на устроенный в память Боткина концерт, который этот тяжело умиравший эстет (он уже не мог есть, но всё равно получал изысканные обеды из Английского клуба) успел заказать накануне кончины. Конечно, никаких приятельских чувств к Боткину у Некрасова уже давно не было, и в тот же день он устроил собрание редакции «Отечественных записок», а потом обедал в постоянной компании.

В творческом отношении год оказался бесплодным — Некрасов действительно отдыхал от литературы. Только в начале года были напечатаны в «Отечественных записках» первые главы «Кому на Руси жить хорошо» — «Поп», «Сельская ярмонка» и «Пьяная ночь» — и пролог, уже публиковавшийся в «Современнике» три года назад: Некрасов решил напомнить его публике и создать ощущение единства всех частей. Фрагменты, получившие прохладные рецензии, были только началом огромного труда. Уже по этим главам можно видеть, как полотно поэмы расширялось, перерастая те, казалось бы, четкие сюжетные и композиционные рамки, которые задавал пролог. С одной стороны, в первой же главе появляется первый кандидат в «счастливые» — поп. С другой — уже во второй главе странники, отправляясь на «сельскую ярмонку», отклоняются от намеченного маршрута, а вместе с ними и повествование сворачивает в сторону, избирает существенно более долгую и трудную дорогу к отодвигавшемуся финалу.

В ПЛЕНУ У ПРОШЛОГО

1870 год начался новым заочным конфликтом с Тургеневым, который никак не мог успокоиться и после нападок на Некрасова-человека решил обрушиться на его творчество и публично уничижительно высказался о некрасовской поэзии. Раньше она вызывала у Тургенева симпатию или как минимум интерес. Защищая от критики в «Отечественных записках» своего хорошего приятеля Я. П. Полонского, чьи стихи он высоко ценил, Тургенев счел нужным публично заявить в восьмом номере газеты «Санкт-Петербургские новости», что «любители русской словесности будут еще перечитывать лучшие стихотворения Полонского, когда самое имя г. Некрасова покроется забвением», поскольку в «белыми нитками сшитых, всякими пряностями приправленных, мучительно высиженных измышлениях «скорбной» музы г. Некрасова — ее-то, поэзии-то, и нет ни гроша». Тем самым Тургенев присоединился к чрезвычайно широкому кругу «экспертов», не любивших творчество Некрасова, до которых поэту давно уже не было никакого дела. Нет смысла обсуждать мотивы, по которым Некрасов стал одной из мишеней «бывшего литератора», объявившего «поход» против новой России. Удивительно, что эта выходка вызвала отповедь самого «обиженного» Полонского. В частном письме непрошеному заступнику Полонский выразил сомнение в корректности такого выступления с учетом широко известных неприязненных личных отношений двух литераторов, которое может быть воспринято как сведение счетов. В письме Некрасову Полонский, посылая ему только что вышедший трехтомник своих стихотворений, также выразил огорчение по поводу «несправедливости», допущенной Тургеневым. Тургенев оказался в странном положении, но убеждал приятеля не бояться, что о нем плохо подумают: Некрасов «всегда думает скверное — такова уж его натура».

В январе в Париже скончался Герцен — еще один бывший знакомый и единомышленник, когда-то одним из первых в кругу Белинского признавший стихи Некрасова и в отличие от Тургенева никогда не отрицавший их высоких поэтических достоинств. До конца жизни, также постепенно превращаясь в «бывшего» литератора и публициста, он продолжал в частных письмах и разговорах обличать Некрасова, радоваться любым задевающим его публикациям и компрометирующим его слухам, так и не простив ему «огаревского дела», будучи безоговорочно уверен во вдохновляющем участии Некрасова в нем. В России смерть его не вызвала широкого резонанса — «Колокол» давно не выходил. Некрасов, по предположению Корнея Ивановича Чуковского, откликнулся на смерть властителя дум нескольких поколений русских людей в стихотворении «Сыны «народного бича»…: