Николай Переслегин

В элегантном синем костюме, в большой шляпе, в светлых весенних перчатках, Вы показались мне совсем иною, чем я привык Вас видеть и ощущать. В Вашем облике в то

94

утро совсем не звучали такие яркие в Вас мотивы тяготеющей возрожденской красоты. Но зато в нем неожиданно выразительна была хрупкая, девичья гамма печальной осенней прозрачности, перламутровой мутности и какого-то тонкого хрустального звона. О, если бы Вы знали, Наталья Константиновна, сколько скорби и сколько изящества прочел я в день Вашего торжества в Вашем на секунду мелькнувшем мне бледном профиле, в Ваших поникших плечах, длительно таявших передо мною в лиловой мгле влажного, весеннего утра.

В очень простом платье цвета слоновой кости, с единственной веткой флер д’оранжа у ног, в длинной фате по монашески скрывающей щеки и лоб, с выражением омертвелого волнения на бледном лице низко склоненном к цветам, быстро вошли Вы в ярко освещенную церковь. Меня, как молния, поразила и эстетическая законченность Вашего образа и его глубокий внутренний надлом. И вот, словно откликаясь на такое мое ощущение Вас, Вы вдруг с несвойственною Вам стремительностью жеста откинули голову назад и несколько вправо и одновременно как бы отстранили от себя, покоившийся на сгибе левой руки большой Алешин букет. На этом мои воспоминания гаснут. В дальнейшем сумрак памяти раздвигается следующей картиной. Я стою позади Вас и, держа над Вашей головой тяжелый венец, с глубокой нежностью смотрю на ярко освещенное снизу, детски умилен-

95

ное лицо Алексея. Мы двигаемся вокруг аналоя; я стараюсь увидеть Ваше лицо; мне виден только контур лба и щеки, но я всем своим существом чувствую, что оно не такое, каким я видел его полчаса тому назад, я чувствую, что оно спокойно и кротко, легко оживлено плавным душевным волнением.

Наталья Константиновна, я не знаю сумею ли Вам передать, как сложно и странно чувствовал я себя во время Вашего венчания. С одной стороны в душе господствовали отчетливость и благополучие: я чувствовал полноту благожелательного отношения к Алексею и бескорыстного ощущения Вас; остро чувствовал то ярко освещённые большими люстрами, то схороненные в темных углах красоты старой церкви и не только внимательно вслушивался в прекрасные венчальные напевы, но и разлагал их умом и ухом на смыслы и звуки...

Но с другой стороны, как то минуя мое настоящее «я», где то над головой и мимо души стремительно неслись самые разнообразные и неожиданные мысли и образы. То меня волновала грубость работы венчальных венцов, то над Вашим шлейфом назойливо вспоминались туалеты Сарры Бернар в «Даме с камелиями». Долго стояла перед глазами осень Булонского леса. Под скорбной листвой Медведковская церковь. Мы с Таней венчаемся. Но вместо Тани рядом со мною Вы, я нежно пожимаю под епитрахилью Вашу руку. Алеша держит над Вами венец. Я

96

делаю усилие, чтобы проснуться со сна наяву. Сон исчезает. Во внезапно проясненном сознании отчетливо прочерчивается вопрос: почему я без всякого чувства утраты иду вслед за Вами, почему не ревную Вас к Алексею? Вопрос остается безответным. Я гляжу на Алексея. У него в манжете сибирский хризопраз. Хри-зо-праз, — несколько раз подряд повторяю про себя странное, словно неузнаваемое слово и вдруг вижу сибирский тракт, партии каторжных. А что, если Алешу сошлют в Сибирь?..

Моя рука слабеет и неуклюжая, крутореберная корона почти совсем опускается на Вашу прическу.

«Вы устали, Николай Федорович, дайте я заменю Вас», слышу я за спиной голос, передаю кому-то венец и отхожу в сторону.

Дальше все снова погружается во мрак.

Венчание кончено. Вокруг Вас и Алеши толпится много народа. Вам обоим пожимают руки, обнимают, целуют, слышны возгласы, смех. Я подхожу к Вам одним из последних. Я трижды целую Алешу и крепко жму его руки, мы долго смотрим друг другу в глаза. Моя совесть абсолютно молчит: — мои галлюцинации отнюдь не мои чувства. Я приближаюсь к Вам, наклоняюсь над Вашей рукой, но Вы быстрым, встречным движением подымаете ее на мое плечо и Ваши уста снова, как после заутрени, холодом об-

97

жигают мои губы: ведь мы с Вами друзья и что было, того не было, повинуюсь я Вам и тихо отхожу в сторону.

В тот же вечер Вы уезжаете заграницу. Я жду Вашего возвращения. Как только узнаю, что Вы вернулись, спешу к Вам. Мой приход для Вас неожиданен. Вы очень странно, радостно и растерянно поднимаетесь мне навстречу, и, после мгновенной заминки во всем существе, быстро и отверсто протягиваете мне Ваши милые, по локти обнажённые руки в легких, широких рукавах. Крепко пожимая и целуя их я чувствую, что мы с Вами по старому — мы, и расспрашиваю о Вашем путешествии. Ваши ответы быстры и оживленны. Крупные блики весеннего солнца светло лежат на больших полированных поверхностях тяжелой гостиной красного дерева, а из столовой доносится веселый стук и звон накрываемого стола. У меня бесконечно просто и легко на душе.