Николай Петров

Комок подкатывает к горлу, и я смотрю на часы. Всего несколько минут, чтобы почувствовать боль от ее потери, бушующую во мне, пока не наступит оцепенение.

Моя мачеха права. Я действительно похожа на свою мать. Наблюдая, как расческа распутывает длинные волосы медно-рыжего цвета, я встречаюсь в зеркале со своими собственными зелеными глазами. Глазами матери.

Иногда вижу узнавание на лице отца. Боль, которую он испытывает, когда смотрит на меня.

Если бы я только могла сохранить ежедневные дозы яда. Это уняло бы боль моего и его сердца.

Ужин проходит одинаково каждый вечер. Светлана сидит на одном конце длинного стола, отец — на другом, а я — посередине. Никто не разговаривает. Иногда она смеется над моими неуклюжими движениями, но мне все равно. Это из-за неё я такая.

Я откидываюсь на спинку стула и разминаю горошек в картофельном пюре, когда звонит телефон, нарушая гнетущую тишину.

— Николай. Да. Да. Я понимаю, скоро увидимся.

Я скучаю по глубокому тембру его голоса. Сколько времени прошло с тех пор, как отец в последний раз разговаривал со мной?

Совсем немного после того, как меня вынудили обручиться с братом его жены. У него не было права голоса, и теперь, похоже, он бросил меня на произвол судьбы.

Такова традиция в наших семьях. Никто не женится по любви, только ради власти.

Горошек на моей тарелке делает хмурую рожицу. Он передает мое настроение.

— Наталья! — имя в его устах звучит по-русски. Мне требуется минута, чтобы сквозь затуманенное сознание понять, что он обращается ко мне. С огромным усилием я поднимаю глаза на него. Его шея покраснела. Это означает, что он злится.

— Да? — я едва могу говорить. Сложно формулировать слова, когда мой язык кажется опухшим, а я под кайфом, чувствуя себя как потерянный воздушный шарик.

Насыщенный тон его голоса обволакивает меня. Так приятно слышать, как он говорит. Мой взгляд останавливается на его руке, машущей в моем направлении. Пальцы сжимаются в кулак, который бьет по столу, заставляя столовые приборы подпрыгнуть.

— Ты поняла, что я тебе сказал? — вена выступает на виске, а темные глаза сверкают, когда он смотрит на меня.

— Я… я прошу прощения. Что ты сказал?

Он задал мне вопрос? Я не помню.

Голос Светланы успокаивает его, прежде чем она отодвигается от стола.

Я знаю, что мне должно быть не все равно. Но мне все равно.

Теперь горошины образуют улыбающуюся рожицу. Если бы только каждый маленький зеленый шарик был одной из тех красных таблеток. Я брала бы их ложкой и запивала красным вином из отцовского бокала.

Теплая рука сжимает мое запястье и резко выворачивает руку назад, пока локоть не пронзает боль.

— Наталья! — глаза отца в нескольких сантиметрах от моих. Когда он успел подойти? — Тебе двадцать два года! Перестань играть с едой и выйди из-за стола. Николай будет здесь с минуты на минуту… — его лицо застывает, когда тяжелый стук эхом разносится по дому.

Отец отпускает мою руку.

— Не говори ни слова, — шипит он, прежде чем исчезнуть.

Не знаю, смогла бы говорить, если захотела. На моей руке остались красные следы от его пальцев. Края этих следов постепенно смягчаются, превращаясь в фиолетовые линии, пока формируются свежие синяки. Он причинил мне боль.

Отец никогда раньше этого не делал. Даже в детстве, когда я, возможно, заслуживала наказания, он не поднимал на меня руку. Что со мной не так?

Глубокие голоса раскачивают меня, как лодку на легкой волне. Я снова слышу свое имя и борюсь с туманным течением, чтобы сосредоточиться на словах.

— Ты помнишь моего босса, Николая Петрова? — его голос мягкий. Возможно, мне просто почудился гнев. Мне нужно по-настоящему сосредоточиться. Это кажется важным.

Размытый силуэт незнакомого мужчины, сидящего напротив меня, проясняется. Он выше отца, но такой же худощавый. Темные усы над седеющей бородой придают ему солидный вид.

Этот пронзительный взгляд карамельных глаз пронизывает меня насквозь. В них нет ненависти ко мне, наоборот они смягчаются, когда я встречаюсь с ними взглядом. Обидно, что это, скорее всего, жалость.

— Очень приятно познакомиться, мистер Петров, — я удивляюсь тому, как четко произнесены мои слова.

— Наталья, — слоги слетают с его языка, как теплый ликер, который обжигает от осознания того, что он первый человек, который увидел меня за многие месяцы.

Он снова поворачивается к отцу, лениво поглаживая бороду. Татуировки, выглядывающие из-под накрахмаленных белых манжет, словно танцуют и переплетаются под большими часами и тяжелым кольцом на руке. Его голос превращается в гипнотическое пение, пока я наблюдаю, как пальцы перебирают волоски на подбородке.

Тон, которым он говорит, передает ошеломляющее ощущение силы и авторитетности. Он привык, чтобы ему подчинялись.