Николай Васильевич Гоголь. 1829–1842

Чиновный мир давал литературе также мало удобных предлогов близко подойти к действительности, так как описание его быта, не ограничивающееся одними лишь внешними деталями или сердечными историями, должно было завлечь художника в рассуждения, на которые он не был уполномочен. Если оставить в стороне комедии и повести Гоголя – самый смелый обвинительный акт против бюрократии, – то трудно указать хоть на одну повесть, более или менее оригинальную и характерную, в которой чиновник стоял бы перед нами живой в своей обстановке и со своим миросозерцанием. О более или менее высоких чиновных кругах свободной и открытой речи быть не могло, и если об этих сановниках, до статского советника включительно, решался говорить автор, то он всегда говорил лишь в самом благонамеренном тоне, и начальник был для него всегда олицетворением правосудия и строгой доброты. На растерзание литераторам были отданы лишь чиновники мелкие, и литература, действительно, расправлялась с ними довольно жестоко. Но такую расправу едва ли можно счесть за общественную заслугу или за верное понимание действительности. Чиновничьи сплетни, подсиживания, угождение начальству, плутни, взяточничество и всякие упущения по службе – все это, конечно, не было вымыслом, а правдой, но только правдой внешней, за которой крылась другая – общая правда всей бюрократической системы; коснуться ее в те годы было невозможно, и писатель был вынужден либо обличать дозволенные к обличению пороки, либо, что было гораздо более плодотворно и справедливо, заинтересовывать нас в пользу грешных и виновных, объясняя узость их умственного и нравственного кругозора теми условиями жизни, в каких этим людям приходилось вырастать и бороться за существование.

Повесть из чиновничьей жизни была, таким образом, в те годы повестью сатирической или элегической, смотря по тому, оттенял ли автор порочное или трогательное в жизни своего героя.

Из сатирических повестей такого типа едва ли можно указать хоть на один рассказ, в литературном смысле ценный. В кратких нравоописательных повестях Булгарина и Сенковского попадались очень часто типы чиновников (всегда очень низко поставленных), и благомыслящий автор казнил их беспощадно во славу истинной служебной честности, не замечая, что еще задолго до казни в них не было и признака жизни. За Булгариным и за Сенковским пошли многие другие, которых прельщал такой дешевый способ проповедничества. В виде исключения можно указать разве только на кое-какие мелкие рассказы В. И. Даля[277], впрочем, малообработанные, и на попытку Д. Бегичева[278] в драматической форме представить разнос всех губернских чиновников, учиненный одним благомыслящим губернатором, с быстротой молнии приехавшим во вверенную ему губернию и в сообществе с не менее его благородным предводителем дворянства произведшим ревизию всех присутственных мест. Этот комический эпизод, рассказанный Бегичевым, не может, конечно, претендовать на литературную ценность, тем более что очень многие и самые комические сцены почти списаны автором с «Ревизора» Гоголя, но за ним остается все-таки значение некоторого исторического документа. Бегичев – сам довольно высокопоставленный чиновник – знал хорошо жизнь своей среды, и в его «Сценах» рядом со скучнейшей моралью попадаются живые картинки чиновных порядков, которые должны, однако, возбудить в читателе полное доверие к начальству высшему и заставить негодовать на грехи начальства низшего, которое ведет себя в особенности нагло с беззащитными неграмотными крестьянами.

Повести из чиновного быта с элегическим оттенком встречались в те годы также нередко. Лучше других умел их писать Е. П. Гребенка. Малороссиянин, не лишенный юмора и уменья схватывать истинно комическое в жизни, он еще до выхода в свет «Шинели» Гоголя брал в своих повестях[279] эту элегическую жалобную ноту, которая должна была возбудить в нас сострадание к нищему и духом, и телом, к этому чернорабочему при государственной машине, для которого весь мир сошелся на его департаменте. Описание этого царства бумаги, этих душных комнат, в которых царят одновременно гордыня и надменность, низкопоклонничество и ябеда и в которых совершается медленное убийство ума и чувства, придает в общем очень незатейливым повестям Гребенки серьезное значение. Иногда картина становится очень жалостной, и все эти мелкие чиновники, женатые на своих кухарках, молодые люди, с розовой мечтой приехавшие искать «дела» в Петербурге и закисшие в департаментах, вся эта вереница поневоле злых и ничтожных людей производит на нас впечатление чего-то очень грустного, хотя автор и смешит нас нередко своими остротами и многими удавшимися юмористическими фигурами.

В общем, однако, все эти сценки из жизни чиновников – и обличительные, и элегические – мелочь, если вспомнить не только о тех вопросах, на которые чиновничья жизнь могла навести наблюдателя, но хотя бы о том, что об этой жизни успел сказать Гоголь.