Во-первых – Малороссией; он по ней тосковал и потому разукрашал и подогревал о ней свои воспоминания. Из них вышли эти дивные пейзажи, совсем нереальные, выкованные в метафоры и вырисованные с таким лирическим подъемом духа.
Бредил наш писатель и весельем, и счастьем прежней привольной жизни, о которой так часто приходилось думать в деловом, скучном и неприветливом Петербурге; ему хотелось быть веселым, и потому в его рассказах так много света – наперекор тому мраку, который в действительности, конечно, тяготел над крепостной малороссийской деревней; поэту хотелось, наконец, за поэтической сказкой и преданием совсем забыть о гнетущей прозе минуты – но именно это и не удалось ему.
Он был не в состоянии забыться; и разлад между серой действительностью и приподнятым восторженным лиризмом автора сказывался на тех «лирических местах», вроде вышеприведенного, которые нарушали веселый тон его повестей. Странное, неопределенно грустное настроение, под властью которого находился Гоголь в первые годы своей петербургской жизни, прорывалось наружу даже тогда, когда он хотел шутить и смеяться. С этим единоборством смеха и грусти мы будем встречаться и во все последующие годы его жизни.
Итак, в истории жизни и творчества Гоголя «Вечерам на хуторе близ Диканьки» должно быть отведено, несмотря на незатейливость их содержания, место очень видное. Эти повести были первым оригинальным произведением нашего автора, в котором «народность», понимаемая не в широком, а в более тесном смысле слова, нашла себе художественное воплощение. Гоголь являлся перед нами и как бытописатель современной ему простонародной малороссийской жизни, и как романтик, творчески пересоздающий старые предания и легенды. Он смешивал в своем произведении оба стиля, отдавая пока предпочтение романтическому, в котором он выдерживал даже описания природы и характеристику многих действующих лиц, что не мешало ему изображать другие лица и иные положения с неподдельной простотой и трезвостью истинного реалиста. В этом смешении двух стилей, равно как и в чередовании веселья и грусти, смеха и слез, сказывалось не только неустановившееся пока направление его творчества, но также та внутренняя борьба, которая происходила в самом авторе: идеализм романтика никак не мог ужиться со способностью реалиста видеть насквозь всю пошлость и грязь той действительности, которую хотелось бы понять и истолковать в ином, возвышенном и идеальном смысле.
После юношеского мечтательного сентиментализма, как он выразился в «Ганце» и отчасти в «Вечерах на хуторе», художник вступал теперь в новый фазис своего духовного развития; в нем креп все более и более трезвый, юмористический взгляд на окружающую его действительность, который и достиг своего полного выражения в комедиях и в «Мертвых душах».
Попытаемся же теперь осветить эту важную эпоху в жизни нашего писателя, когда в творчестве его после упорной борьбы между враждебными настроениями и после частых их колебаний зоркость наблюдателя и бытописателя одержала временно верх над сентиментальной и романтической идеализацией жизни. Эта знаменательная эпоха в жизни Гоголя падает в промежуток времени от 1832 до 1842 года.
VI
Гоголь провел в Петербурге около семи лет (1829–1836) – лучшую пору своей молодости. В эти семь лет он создал почти все свои произведения; он написал «Вечера на хуторе», «Арабески» и «Миргород», «Нос» и «Коляску», «Женитьбу», все драматические отрывки, поставил на сцену «Ревизора» и задумал «Мертвые души», – одним словом, в 27 лет наш писатель высказал почти все, что он имел сказать, и затем только переделывал, передумывал и дополнял сказанное или задуманное раньше.
Годы, проведенные Гоголем в Петербурге, – один из самых важных периодов в истории его творчества и его жизни.
С внешней стороны эта будничная жизнь испытала несколько значительных перемен. Гоголь скоро бросил свою скучную департаментскую службу, из чиновника превратился в педагога, получил место преподавателя истории в Патриотическом институте, затем был назначен профессором Петербургского университета и дважды (в 1832 и 1835 году) ездил к себе на юг, на родину. Все эти перемены внесли известное движение в его жизнь, и она текла, в общем, совсем нескучно, даже весело, если принять во внимание, что число знакомых Гоголя значительно увеличилось и он – уже признанный писатель – стал членом самого избранного литературного круга.