Николай Вавилов

Число писем, написанных Н. И. Вавиловым и датированных одним днем, как сообщает внимательно изучавшая его переписку исследователь Е. С. Левина, иногда доходит до тридцати. Он сам лично следил, в частности, за ходом систематических экспериментов по изучению «географических посевов». Не прекращается ни на день работа ученого по основным направлениям намеченной программы: Вавилов еще и еще раз возвращается к рассмотрению проблем иммунитета культурных растений, формированию центров их происхождения и разнообразия, к особенностям генетических механизмов у пшениц и других хлебов, обсуждает с научными сотрудниками вопросы биохимии, физиологии, генетики. «Фантастическая осведомленность и эрудиция, широта постановки проблем, глубокое понимание истории возникновения и развития отраслей биологии — вот основное впечатление от переписки, — делает заключение доктор биологических наук Е. С. Левина и продолжает: — Все это проявляется «в сочетании с заземленностью» исследований, с их «практицизмом», умением вникнуть в сегодняшние задачи, наконец в действенной помощи всем, кто втянут в орбиту его деятельности, — а притягательность идей Вавилова и обаяние его личности велики — всем, кто к нему обращается. Руководил Вавилов и издательской деятельностью института, много редактировал для Сельхозиздата и Академии».

Уникальное достоинство Вавилова как ученого состояло еще и в том, что он искренне верил: наука не может подразделяться на «чистую» и «прикладную». Это было естественным проявлением альтруизма, присущего ему изначально. Именно в письмах мы находим этому множество подтверждений.

Переписка указывает также на настойчивое стремление Н. И. Вавилова «вернуть домой» столь нужных стране некоторых видных ученых, уехавших за границу «в длительную командировку», в частности генетика Ф. Г. Добржанского. Не теряя надежды, организовав Институт генетики АН СССР, он в числе других ученых приглашает вернуться из Германии на родину специалиста в области популяционной генетики Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского. «Переговорил с лабораторией, все желают видеть вас в Ленинграде. Говорил уже и в верхах академии, опять-таки ваш приезд приветствуется, и мы делаем все от нас зависящее», — сообщает он в Берлин в апреле 1933 года, а в 1937 году через американского генетика Германа Мёллера, проработавшего в СССР по приглашению Н. И. Вавилова несколько лет и уезжающего из страны, вдруг предупреждает Николая Владимировича, что ехать не следует…

А что касается Германа Мёллера, его путь лежал в Испанию, на войну против франкистов, которых тогда называли и фашистами. Глубокое уважение, особую привязанность к Николаю Ивановичу он сохранил до конца жизни. Именно Мёллеру принадлежат слова, не раз цитируемые: «Этот сказочно продуктивный человек сделал для генетического развития сельского хозяйства своей страны больше, чем сделал кто-либо другой для какой-либо страны в мире».

ДВЕ КОНЦЕПЦИИ В БИОЛОГИИ?

Помнится, в начале пятидесятых годов XX столетия Т. Д. Лысенко, читая лекцию студентам Тимирязевской сельскохозяйственной академии, в числе которых был и я, автор этой книги, подчеркнул, что в биологии существуют, так сказать, две концепции, по-разному толкующие и сам физический процесс жизни, и размножение живых форм, саму их эволюцию. В чем состоит их принципиальная разница? Одна — устаревшая, идеалистическая; другая — современная — материалистическая, которую мы и должны взять на вооружение. В чем сущность каждой, он подробно объяснять не стал, а заметил только, что сторонники первой считают: есть некое живое вещество, вернее, крупицы его, называемые генами, из которых состоят хромосомы, а те, не меняясь от перемены условий, передают наследственные свойства от поколения поколению. Накапливая знания, я вскоре понял, что «идеалисты» ближе к познанию сути жизни, чем сторонники материалистической — точнее, политической — концепции.

…Николай Иванович в свое время заинтересовался молодым агрономом Т. Д. Лысенко, если судить по попавшим в печать воспоминаниям современников. Это было в 1928 году — после рассказов институтских сотрудников, побывавших в Гяндже на опытной станции, где работал Лысенко, и после сенсационного сообщения в печати о неожиданном успехе его отца, воспользовавшегося советом сына-агронома и посеявшего весной в своем крестьянском хозяйстве на Украине семена озимой пшеницы, которые перед этим замочил, а когда они набухли, держал определенный срок на холоде. Они росли и развивались как яровые и дали небывало высокий урожай почти одновременно с яровыми. На это сообщение обратили внимание также, как их тогда называли, директивные органы, а также в Наркомземе СССР.