Николай Вавилов

— Что это у вас? — спросил есаул, указав на гербарные образцы.

— Гербарий…

— Гербарий? Все шпионы любят собирать гербарий, а еще любят ловить бабочек…

«Нас отвели в специальный клоповник, объявив немецкими шпионами, — вспоминал Вавилов. — Трое суток пришлось пробыть в заключении до выяснения телеграфным путем действительности наших документов».

После ответа из Петербурга их наконец отпустили. Вернули и все собранные образцы растений, перемешанные, перепутанные. Потребовалось немало времени, чтобы заново разобрать их, привести в порядок, правильно уложить и — двинуться дальше в путь.

ШУРИН РУССКОГО ЦАРЯ

Жара июльская нестерпима: как в банной парилке да еще под самым потолком. Обжигает и душит. Однако надо двигаться дальше. Но теперь, как ни странно, куда бы Вавилов с переводчиком ни прибыли, куда бы ни заехали, местные жители их стали встречать с особыми почестями и церемониями, произносить длинные приветствия. Переводчик переводил их с явным удовольствием.

Дальше — больше. До кишлака оставалось еще несколько верст, а их уже поджидали верховые. Потом гонцы мчались назад, оповещая жителей о прибытии дорогих гостей громкими криками и пальбой, а остальные всадники спешивались и падали ниц. Крайне смущенный этим, ученый останавливал коня и просил их подняться, но все было напрасно. И только после того, как он проезжал немного вперед, все вскакивали в седла и почтительно следовали за ним.

У въезда в кишлак толпилось все его население. Впереди на коленях — самые почтенные и богатые, за ними — все остальные. Дети облепляли карагачи, теснились на плоских крышах. И уже тянуло отовсюду вкусным дымком…

Утром провожали тоже всем миром, с низкими поклонами. Благообразные седобородые старики припадали к его пыльным сапогам, норовили поцеловать стремя.

— В чем дело? Почему они нас так встречают? — допытывался Вавилов у переводчика. Тот закатывал большие черные глаза, поглаживал тщательно подстриженную бороду и пояснял с улыбкой:

— Законы гостеприимства священны на этой земле, мой эфенди! Они счастливы принимать у себя такого почетного гостя!

— Ну какой я почетный гость? Объясните же вы им, наконец! — не выдержал однажды Николай Иванович. — Мне не нравится все это. За кого они меня принимают?

Толмач лишь укоризненно качал головой:

— Нельзя обижать добрых людей: они следуют заветам Аллаха, о эфенди!

И как ни протестовал ученый, его ласково брали за руки и вели в самый просторный дом, усаживали на самый пышный ковер, и уже дымились, исходя паром, блюда с пловом, горами высились лепешки, вазы были полны гранатов, яблок, винограда…

— Вот тебе и Персия! — с удивлением думал Вавилов. — Что делать? Хоть объезжай все селения стороной и ночуй в чистом поле.

…А пшениц тут было много. Попадались разные: мягкие и твердые, озимые и яровые, остистые и безостые, но подобной номеру 173 — ни одной. В надежде найти ее исследователь двигался все дальше и дальше. Ведь, по Линнею, вид есть собрание разновидностей, размышлял он. И если не удалось пока встретить темноколосой формы, может быть, где-то тут поблизости есть красноколосые или белоколосые ее разновидности? Почему бы не поискать их? Может быть, даже в окрестностях Керманшаха, где как раз проходила линия фронта. Ведь доктор Котчи, как помнилось Вавилову, говорил, что именно в этих местах он обнаружил заросли дикой пшеницы однозернянки.

«Сборы образцов пшениц, ячменей росли с каждым днем, — писал Вавилов впоследствии, вспоминая это путешествие. — Прибавлялись замечательные находки, значительно расширяющие наше представление, заставившие переработать заново классификацию мягких пшениц. В первый раз для нас стала совершенно очевидной поразительная концентрация богатств разновидностей пшеницы по мере приближения к древним очагам земледельческой культуры».

Жара не спадала — днем до 50 °C в тени! Но именно на светлое время суток приходилась основная работа: тщательно осматривать посевы и дикие заросли, собирать растения, ночью же при свете свечи — разбирать и описывать собранное. Местами земля была белой от соли, но и тут росла пшеница!

В Хамадане пришлось остановиться в чайхане около города. Неподалеку оказалась ставка командующего армией, и Вавилов решил побывать там. Его встретили радушно, выслушали с интересом рассказ о задачах экспедиции и не только позволили идти в Керманшах, куда двигались и войска, но пообещали помочь — дать небольшой отряд для сопровождения и охраны на поиски загадочной «персиянки». Ученый точно наметил место, где был Котчи и где следовало ее искать: немного западнее передовых армейских постов. Был найден для этого проводник, хорошо знающий местность, однако утром его и след простыл: он просто испугался за свою жизнь. «Таким образом, — писал Вавилов, — нам не удалось ни проверить находку Котчи, ни собрать дикую пшеницу. Мы дополнили сборы лишь замечательными твердыми пшеницами этих районов».